напугать глюк оптики, да и с учетом утреннего события такие сбои были скорее нормой. Проморгавшись, Кичиро уже никого не увидел и собрался было встать…
Но потом скелет вернулся. Полимерный. С маркировкой «Сякокидогу».
Пустыми глазницами он смотрел прямо на Кичиро, из отражения. Словно он сам — только без кожи.
Словно зачарованный, Кичиро медленно поднял руку — и скелет повторил за ним. Ага. Как он и думал.
Кажется, Исао позади уставился на него, внимательно. Вряд ли он видел этот глюк. Сто процентов полетела оптика. В зеркале было ровно ноль схем, если уж где-то и были проблемы, то только в его голове.
Почему-то размышлялось об этом весьма трезво.
— Все в порядке?
Отчего-то этот вопрос вызвал у Кичиро смешок. Нервный, как ему показалось сначала. Нет, не так. Блаженный. Он слышал такие, когда-то давно, когда они работали в «Хорае» в опиумных курильнях.
Но стоило ему открыть рот, чтобы ответить, как голову пронзила адская боль. Пульсируя, она заполонила его мысли целиком, словно огромный кластер. Адская… Шейный имплант вновь раскалился, осознал Кичиро. Черт возьми.
Кажется, он рухнул на колени. Он не мог сказать точно. В голове был полный кавардак.
Сквозь туман он поднял глаза к зеркалу, и там, в отражении, жуткий скелет на коленях разлетелся лепестками сакуры, исчезнув; а вместо него, пиксель за пикселем, начал собираться другой образ.
Юная девушка. Нет, даже. Девочка. С черными волосами.
Тоже на коленях.
В ее облике — одежде, наушниках — Кичиро узнавал детали своих старых аватаров. Он помнил их, а также помнил и то, что они были уничтожены ровно в тот самый момент, когда он попытался воссоздать образ Момидзи.
«Смотрись в зеркало почаще, Кичиро». Так сказал ему Кагура.
Затем, девочка опустила голову вниз. На руку.
Кичиро опустил ее следом.
Синхронно они сжали кулак. И вновь уставились друг другу в глаза.
Это не он. Он этого не делал. Эти действия…
Лицо девочки перекосило, словно от шока. Странно. Но Кичиро понимал: сейчас, его лицо не скрывало собственный испуг. Аналогичный.
Что же тут…
Надо подползти ближе. Посмотреть. Узнать…
Но когда эта мысль посетила голову Кичиро, девочка резко отпрянула назад. И вместе с ней — он сам. Ее изображение пошло помехами…
И, в следующую секунду, как Кичиро моргнул, в отражении был лишь он один.
Единственной мыслью в голове было слово. Имя, вдруг поправил он сам себя. Машинально.
Ханами.
Даже спустя пару часов новости гремели тем же.
Проект «Накатоми», тренировка сирот и воспитание детей-солдат. Имплантация, выработка навыков. Промывка мозгов. Вихрем общего хора и осуждения новость неслась по Сети. Каждый канал вещал лишь об этом: о том, насколько ужасающим была подноготная гиганта индустрии.
Но все ждали. Ждали, когда «Накатоми» ответят.
И, наконец, это случилось.
Трансляция зала велась в прямом эфире. И туда, на пустую сцену, где стоял лишь стол с множеством микрофонов, вышла она — одна из директоров. Такая же гордая, как и обычно. На лице ее читалось лишь отрешенное спокойствие, словно сейчас ей не требовалось оправдаться за совершенные преступления, а попросту объявить о разработке нового проекта.
Но теперь так не будет. Вера в «Накатоми» пошатнется.
Он это знал, наблюдая за экраном, за Футабой Уэно. За женщиной, в руках которой сейчас было все: от репутации до чего-то более страшного. Стоит ей лишь немного оступиться, как начнется еще больший хаос.
Впрочем, она так не сделает. Он знал ее. И знал, что она умела выбирать слова.
Футаба поклонилась. Шум в толпе затих. Гиены из СМИ приготовились.
И заговорила.
Речи ее были полны холодного гнева. «Нэкомата» была создана ради патриотического воспитания молодежи, вещала она, и голос ее эхом откликался от стен. Необходимо было привить уважение к императору, вычистить всю грязь из будущего поколения, того, что гнило с рождения на улицах. Но, как некстати, бывший руководитель проекта не следовал этим ценностям сам. Злоупотреблял результатами проекта в своих целях, взращивал личную армию. Исказил истинную суть проекта.
Но это вычислили. И проект был экстренно завершен. Так сказала Футаба.
Это произошло в восемьдесят девятом.
Но все в порядке, объявила она. Расследование завершено. Они установили всех причастных, но не опубликовывали ничего — все, чтобы не спугнуть цели. Такой саботаж «Накатоми» простить были не готовы.
Причастные будут наказаны, пророкотала она. Карма настигнет их, всех, кто пытался воспитать из детей личную армию.
Слив был совершен одним из причастных к проекту. Агония загнанной в угол крысы, так назвала это Футаба.
Но необходимая информация будет предоставлена. Полиции и шинсенгуми. Вместе они накажут виновных.
«Накатоми» несет ответственность за содеянное. И сделает все, чтобы выплатить свой долг.
Затем, Футаба склонила голову.
В эту секунду он выключил телевизор, и в комнате повисла тишина. Тяжелая, звенящая. Такая не стояла тут уже давно. Примерно с того самого года… Восемьдесят девятого.
Из трубки валил дым, наполняя помещение сладким цветочным дымом.
Вот и оно. Его наказание. Карма настигла его, как и сказала Футаба. В этой жизни он мог сожалеть о многом, но лишь самые крохи — исправить. Жаль, конечно. Очень и очень жаль. Он не успел совсем немного…
Тогда он мог бы умереть с чистой душой.
Что ж, теперь, хотя бы, тот не попадет в ад. Как все дети, что умирали раньше родителей.
— Нумачи, — донесся голос за спиной.
Нумачи не обернулся, продолжая пустым взглядом смотреть сквозь стену.
Мыслями он был далеко отсюда. Не в этом времени. Все это время…
Ах, если бы у него было немного больше времени. Если бы только.
Но Футаба была права. Он был виновен. И свой долг требовалось заплатить кровью.
— Ты пришел, — проговорил он.
— Да, — ответила тишина.
Скоро это закончится.
Нумачи затянулся в последний раз.
— Жалеешь о чем-нибудь?
Некоторое время он помолчал, обдумывая.
Он столько всего не успел. Столько не сделал.
Но сейчас это не играло роли. Миназуки справится. В конце концов, он был хорошим и умным мальчиком. Нумачи был уверен в этом больше всего остального. И, значит, работу он закончит.
Как надо.
— Мне не о чем жалеть, — подумав, проговорил он.
И улыбнулся.
— Так заканчивают свою жизнь кошки. Забиваются в самый дальний угол, чтобы их смерть никто не видел.
Позади раздался едва заметный звон.
Вынимал клинок из ножен, понял Нумачи.
— Мне жаль. Что так вышло.
— Мне тоже.
Голос отчего-то охрип.
— Береги своих лисят.
Сейчас все это и закончится. Надо было бы что-то сказать напоследок… Что-то красивое. Чтобы уйти. Крикнуть, может. «До
