что у ее избранника невесты не было!
Внутри нарастал странный звон. Сейчас он немного усилится и у меня лопнет голова. Зато я перестану его слышать.
Романович верно почувствовал мое настроение и смягчил тон.
— Так будет лучше, поверь, детка. В молодости кажется, что первая любовь — она единственная. Но это не так. Когда станешь старше — поймешь это. Тобой сейчас руководит сердце, а оно не лучший советчик.
Сказал и вышел. К моему счастью, потому что я больше не могла больше выдерживать его присутствие. И оставаться тут тоже. Если останусь придется встретиться с Джин Хо. А я не смогу. Пока еще сердце держится за счет железного обруча, который сжимает его так, что трудно дышать. Но не дает ему взорваться кучей острых осколков. А при виде него он лопнет.
И тогда случится что-то страшное.
Может даже умру от боли.
И я сбежала. Трусливо в ночь, собрав вещи и оставив записку бабушке.
Снова сбежала.
Тогда я еще не знала, что в тот вечер мой отец тоже был в деревне. И встречался с Джин Хо. Я узнала об этом случайно, подслушав их разговор с мамой. Он приезжал, чтобы встретиться с Романовичем, который позвонил ему и рассказал о нас с его внуком. Старый лис хорошо разбирался в людях и смог преподнести отцу историю в нужном свете. Его мечта о дочери с заграничным образованием на одной чаше весов и раннее замужество с отъездом в чужую страну с обычаями, которые европейцу трудно принять. Выбор был понятен. Как лучше для меня. И снова меня забыли спросить. Они знали все лучше, чем мы и считали, что у них есть право решать за нас.
Воспользоваться вспыльчивостью подростка, который еще не умеет владеть собой очень легко. Особенно, если знаешь, как.
За эти два месяца я повзрослела на целую жизнь, как мне кажется. Почему я тогда не дала ему объясниться, не подождала хотя бы до утра, чтобы немного успокоиться и принять решение на холодную голову? Сейчас я не смогу ответить. Тогда все казалось правильным. Что поступить иначе было невозможно.
Осознание, что именно я все разрушила было оглушающе-тяжелым. И Маша совсем перестала, что-либо соображать. В судорожной попытке что-то исправить поехала обратно. Но было уже поздно. Джин Хо уехал в Корею к своей невесте, выполнять решение старших. Уехал уверенный, что русская девочка, которую он называл Ма Ри просто игралась с ним. А оказавшись перед необходимостью выбирать, испугалась. Об этом мне сказала его бабушка, милая спокойная женщина с тихим голосом.
Неужели отчаяние может быть еще сильнее? В тот день я получила ответ на свой вопрос.
Может.
Оно может быть бездонным, как пропасть и холодным, как лед. Вокруг жара, а ты замерзаешь. И обруч, который спасал твое сердце теперь сжимает так туго, что терпеть нет сил. И хочется кричать. Но голоса нету. И слез тоже.
Тогда меня спасла Кася. Она пришла ко мне в комнату, где я лежала пластом на диване и смотрела в стену уже третий час. Потопталась рядом. Потом видимо наконец что-то решив, тихо улеглась рядом со мной, положив голову мне на плечо и затихла. Но в этом молчании было столько мудрости и сочувствия, что больше не нужно было ничего. Она говорила со мной более понятным языком, чем человеческий. И именно это тепло пробило ледяную корку, окружавшую меня. А потом на уровне инстинкта самосохранения пришло желание плакать. Плакать, чтобы спасти себя, свой разум, который уже несколько часов не мог справиться с произошедшим. Сначала получалось только глухо выть сквозь зубы, как раненное животное, а потом пришли слезы.
И плотина рухнула.
Все это время моя собака была со мной. Лежала и ждала. И мне становилось легче.
А потом Маша целый месяц училась радоваться жизни заново. Получалось так себе и не с первой попытки. Зеленые волосы были одной из них.
Но я научилась. Свыклась с мыслью, что все прошло и надо идти дальше. Я построила свою крепостную стену. Начала улыбаться, встречаться с друзьями и готовиться к поступлению. Все это обошлось мне недешево: бессонными ночами и постоянным желанием что-нибудь выкинуть эдакое, чтобы у всех челюсти отпали.
А сейчас все могло повернуться вспять. Выдержу ли я еще раз это?
Не уверена.
Поэтому, когда Джин Хо сделал шаг ко мне, я шарахнулась в сторону, выставив вперед ладонь. Его взгляд заледенел и он остановился. Хотел что-то сказать, но потом передумал и вышел из комнаты. Я даже не сразу поняла, что он ушел не только из комнаты, но и квартиры. Поняла это только, когда выскочила в прихожую. Дверь была аккуратно прикрыта и его нигде не было. Вернулась назад и тут заметила его ветровку. Она так и осталась висеть на спинке стула. Это что уже привычка оставлять у меня свои вещи?
Зазвонил телефон. Это была Марта.
— Я поругалась с Вовой. — с ходу, не сбавляя оборотов, брякнула она.
— Скажи мне что новенькое. — я водила пальцем по плотной шелковистой ткани. Она пахла им. Этот запах я узнаю где угодно. Завяжите мне глаза и заткните уши и только по нему одному я найду его, где угодно.
— В этот раз похоже всерьез. — подруга вздохнула. — Он хочется жениться, Машк…
— Марта, вот скажи кому-нибудь, что парень, который с тебя пылинки сдувает еще и свадьбу хочет, а ты недовольна… Да тебя к доктору пошлют. И будут правы.
— Маш, я еще слишком молодая и дурная для этого. — Марка была настроена пессимистично, что на нее было совсем непохоже. — У меня собачий характер и никакого желания его менять. А теперь представь жизнь со мной под одной крышей. Я же его неврастеником сделаю.
— Менять вообще или для него?
Сама не знаю зачем я это брякнула, но Марта растерянно замолчала. А потом тихо произнесла:
— Не знаю.
И положила трубку.
Я села на пол и спросила у Бона, облизывавшего лапу:
— Свинья я, да? Испортила человеку настроение потому, что у самой паршивое.
Кот задумчиво прищурился, а затем полез на колени, подставляя башку под руку.
«Гладь и не задавай идиотских вопросов».
Я лежала на ковре под боком успокаивающе урчал Бонифаций. А в памяти всплывал день, когда мои волосы стали зелеными. Я нашла номер Джин Хо и после недели мучительных размышлений позвонила по нему. Просто хотела услышать его голос и положить трубку.
Но в трубке раздался женский голос:
— Але. Але… почему вы молчите? — голос был с молодой с ярко выраженным
