чуть короче тебя, но брал на номер больше и штаны, и рубашки. Он любил наряжаться, сукин сын. Сегодня вечером ему уже не понадобятся никакие одежки…
Зауэр оглядел комнату еще раз, приметил на вешалке теплый пуховый шарф, пощупал его пальцами.
— Впрочем, я возьму эту штуку. Ты не в обиде? Ну и ладно. Подпиши эту бумагу…
Он протянул Паулю лист с отпечатанным на машинке текстом. Это была опись вещей, найденных у Рихтера. Всего три пункта: монеты, тетрадь, деньги. Зауэр подумал и вычеркнул третий пункт.
— У него не было никаких денег, не так ли, малыш? — спросил он Пауля. Тот кивнул головой. Подписал внизу. Зауэр глянул краем глаза, похлопал Пауля по плечу. — Будь здоров, Крейчке. Я поеду к себе. У нас все должно быть документально оформлено, Крейчке. Эта бумага — смертный приговор Рихтеру. Его подписал ты. Он был сукин сын, этот Рихтер… Ты доволен моей наградой? Доволен, отлично. Каждый должен знать свое место, парень. Рихтер хотел взять больше других… — Зауэр засмеялся, поддел ногой упавшую на пол книгу. — Он читал про графа Монте-Кристо, этот пигмей. Он хотел быть крезом. Его судьба должна научить тебя, Крейчке. Я пошел…
Во дворе он постоял секунду, острым взглядом скользнул по строениям.
— У твоего хозяина водятся денежки. Если ты сработаешь с ним как надо, ты получишь в десять раз больше монет, чем за Рихтера, парень. Имей это в виду.
Пауль по-солдатски вытянулся.
— Я сделаю все, что смогу, господин ротенфюрер.
— Унтершарфюрер, Крейчке. Я уже унтершарфюрер…
— Поздравляю вас с повышением, господин унтершарфюрер!
— Спасибо, Крейчке. Мне надо ехать. Если что — звони. Я крепко надеюсь на тебя, парень… Побудь пока один. На днях я что-нибудь придумаю. Но чтобы я прислал сюда еще кого-либо, нужно, чтобы твой шеф подал заявление или позвонил в штаб «Трудового фронта». Если ему понадобится баба, я пришлю ему такую кухарку, что подобных даже у Мессершмитта видать не приходилось. А уж тот угодник… У него везде бабы, и одна лучше другой.
Зауэр уселся в «оппель», задернул шторки. Белобрысый дал газ.
Пауль зашел в дом. Ему захотелось поглядеть, как же осуществляли свое намерение гестаповцы. Поднялся в кабинет Эккерта. Искать долго не пришлось: один из микрофонов обнаружил в японском торшере, около которого любил читать шеф. Обследовал стену. Одна из розеток оказалась чуть сдвинутой в сторону. Просто, если приглядеться, виден был крошечный просвет между нею и штукатуркой. Хотел развинтить ее, но потом раздумал: гестаповцы могут понять по специфическим шумам, что микрофон обнаружен.
В спальне микрофон обнаружил в спинке дивана. Видимо, у молодчиков Зауэра было сколько угодно времени, потому что они сняли часть обивки дивана, вырезали круг из деревянной спинки и пристроили микрофон среди пружин. Они понимали, видимо, что это не самый лучший вариант: когда на диван кто-то садился, подслушивающие должны были выдержать целую какофонию звуков, но зато здесь были шансы услышать самые доверительные разговоры.
Пауль вышел на улицу и стал искать провод. Он нашел его продернутым сквозь вентиляционную трубу. Провод был замаскирован шаровой краской и почти сливался со стеной.
Крепко поработали гестаповцы. Но теперь стопроцентной удачи им ждать не приходилось. А ведь были такие шансы у них. Пауль был готов сейчас признаться, что именно он мог доставить нм эти шансы на блюдечке. Сколько раз, входя в кабинет к Эккерту, он говорил вслух: «Есть новости, шеф…» И готов был все рассказывать, но Эккерт поднимал палец и пододвигал к нему бумажку…
Пауль подошел к окну каморки. Заглянул. Гоман, склонив голову на руки, дремал. А может быть, притворялся. Ишь, родственничек отыскался. Видимо, гестаповская штучка. Если, конечно, не псих. Во всяком случае, рассчитано на дураков. Кого на дешевку вздумали поймать? Эккерта? И все же предупредить старика надо. Может быть, в переулке Гомана уже поджидают дружки. На всякий случай надо поглядеть…
Он вышел на улицу, глянул на серое беспросветное небо. Собирался дождь. Начали подергиваться рябью утренние лужи. Худенькая девушка в длинном пальто с хозяйственной сумкой в руках шла с противоположной стороны улицы. Пауль узнал ее — это динстмедхен колбасника Рюмана, живущего в угловом доме. Нелегко ей приходится. Пауль знал Рюмана — худого, носатого старика с желчным подозрительным взглядом. Такой служанку замордует по пустякам. А она вон еще улыбается. Пауль ответил девушке такой же вежливой улыбкой.
Больше на улице никого нет. Он вернулся во двор, посидел на лавочке под безлистым каштаном. Нет, не похоже, что Гомана кто-то прислал. Он в доме уже несколько часов. Если б он был не один — приятели уже заволновались бы и как-то заявили о своем присутствии.
Длинно просигналил автомобиль. Шеф. Пауль бросился к калитке, распахнул ее. Эккерт вылез из машины, махнул рукой шоферу. Пауль взял у него из рук портфель, зонтик.
— Зайдем к тебе, — тихо сказал Эккерт. — Нужно поговорить.
— Ко мне нельзя. У меня гость. — Пауль глянул на спокойное лицо Эккерта, пояснил: — Пришел тут один… К вам в родственники набивается. Стал спрашивать, кто вы и есть ли у вас дети. Пришлось наплести с три короба. Решил показать его вам. Молодчик из «Нового слова»…
Эккерт вздрогнул, сдавленным голосом сказал:
— Я должен его увидеть первым. Идем!
Пауль заглянул в окошко. Гоман по-прежнему сидел, положив голову на руки. Может быть, спит?
Зашли тихо. Эккерт едва успел стать за занавеску у кровати Пауля, как Гоман поднял голову. Настороженно глянул на Пауля.
— Почему вы меня не выпускаете?
— Вы сами просили свидания с хозяином этого дома. — Пауль сел напротив него. — Я решил, что это свидание не следует откладывать. Сейчас вы увидите господина Эккерта…
Гоман встал, одернул куцый пиджак. Потер ладонью небритый подбородок.
— Он уже приехал?
— Да. — Пауль ждал, когда же наконец выйдет Эккерт. И вдруг занавеска всколыхнулась, и он услышал что-то похожее на стон. Гоман испуганно оглянулся.
Пауль бросился к занавеске. Эккерт сидел на кровати, прижав руку к сердцу. Лицо его было бледным.
— Это он, — прошептали его губы. — Это он… сын. Я сейчас, Пауль… я сейчас… Только секунду еще. Иди к нему.
Гоман подозрительно глядел в сторону занавески.
— Там кто-то есть?
— Сидите… — Пауль пытался привести свои мысли в порядок. Вот ситуация! Только этого еще и не хватало! Объявился сыночек. Да в такой момент! И вообще: кто он есть, этот… Но старик-то! Пауль никогда не видел его таким.
Занавеска резко отдернулась. Эккерт стоял перед Гоманом. Лицо его было обычным: брови нахмурены, губы крепко сжаты, только руки, теребившие застежки плаща,
