улыбается: «Пытаюсь, Глеб Евгеньевич, изо всех сил пытаюсь эту суку, ответственность, разделить». Подхватился, недопитый коньяк и стопочки в портфель сунул, и бумаги туда же: «Пойду я, Глеб Евгеньевич, пойду, еще на остановке мёрзнуть, пока автобуса дождёшься. А вы подумайте. О законе, о стыде, ну сами знаете, не мне вас учить. И наберите меня. Я буду ждать». Он ушёл. А я остался. Всё это дело заново перелопатил. Биографию твою поднял, благо за ней далеко ходить не пришлось, с Машей ещё раз побеседовал, с директрисой вашей детдомовской, кое-кого из кукол опять порасспросил. И позвонил Зайчику.
Вот, значит, кто меня от тюрьмы спас. Какой-то неведомый судмедэксперт. Тоже врач, кстати. Один врач меня приговорил, в бетонный склеп закатал, другой вернул в жизнь, вытащил на свет. Такие рифмы в жизни бывают.
– Глеб, – говорю, – думаешь он мне померещился? Думаешь у меня мозги набекрень?
Он плечами пожал:
– Думаю, тебе отдохнуть надо. Давай спать ложиться. Завтра разбёремся. Я утром рано уйду, тебе ключ оставлю. Будешь уходить, в почтовый ящик брось. А лучше дождись меня. А то…
Вот, сам-то он не уверен, что мне покойник всего лишь в галлюцинациях явился. Иначе б не было этого «А то».
***
Как ни странно, выспалась я прекрасно. На чужой узенькой тахте, после бегства от неудачливого насильника, после видения мертвого кукольника и к тому ж после крепчайшего чая на ночь. Продрыхла чуть не до полудня. Не слышала, как Байбаков вставал, собирал свою раскладушку, завтракал. Ничегошеньки не слышала, будто Глеб бесплотным духом в форточку шмыгнул с раскладушкой под мышкой. Встала – на столе записка: «Не уходи, я в обед подскочу» и ключ сверху. Вот ведь. Просит, чтоб я осталась, а ключ на, пожалуйста, забирай. Свободу выбора мне дает. Нечасто такой подарок в руки суют, обычно жизнь всё как-то за меня решает, обходится со мной по формуле: «Конь, пошел туда. Конь, пошел сюда», и я топаю, куда указано. Но нынче мне эта свобода по барабану – никуда я, Байбаков, от тебя не уйду.
Пробежалась взглядом по периметру невеликой квартирки – чистенько у него, прибрано. Интересно, сам, или приходят женские руки? Только сейчас задумалась: «А что мне известно про человека по имени Глеб Байбаков?» Вот уже больше трёх месяцев он в моём поле зрения. А до сегодняшнего дня я даже не догадывалась, где он живёт, с кем, что у него вообще есть в жизни. В его жизни есть я и Африка – этого достаточно, так я считала. Ни разу не спросила ни про родителей, ни, даже в шутку, про возможную девушку, невесту, жену. Он знает обо мне все, от рождения до сегодняшнего дня, всю мою не самую счастливую биографию. А я о нём ничего. Когда он возникал на пороге моего дома, я радовалась. Да, радовалась, грелась во взгляде его тёплых, отливающих фиолетом глаз, в его голосе, смехе. И ни разу не спросила: «Кто ты, Глеб Байбаков? Почему приходишь ко мне?» Давно уже стало понятно, что именно ко мне, не к Машке. Приходишь, согреваешь меня, ничего не требуя взамен. Не требуя ответного тепла. А я, Жанной Д’Арк закованная в броню отстраненности, неподпускания, просто использую тебя. И сейчас требую: «Спасай меня, Байбаков! Ты должен!»
– Почему должен? – спрашиваю у себя.
– Он ничего не должен тебе, Ленка-Сапог, – отвечаю себе.
И соглашаюсь, не должен.
Я прожила у Байбакова четыре дня. В тесном пространстве студии мы спали совсем рядом – я на тахте, он на раскладушке. Между нами был проложен меч. Роль меча играл стул, с моей стороны на нем валялись выданные мне шмотки, со стороны Глеба висели брюки и рубашка. Стул ставился так, чтобы мы могли смотреть друг на друга и разговаривать, пока не уснём. Просыпаясь, ворочалась с боку набок, настигнутая ночным недовольством, перебирала мыслишки, как бусины из помутневшей, крошившейся старой бирюзы. Слышала мужское дыхание, ровное, спокойное. Это успокаивало, позволяло вернуться в сон. Как-то выпутываясь из привычного кошмара, выныривая со дна бетонного подвала, почувствовала на лбу тепло человеческой ладони. Не открывая глаз, поняла чья рука пытается успокоить меня. Даже там, в глубине моего взбитого венчиком ужаса сознания, Байбаков охранял, сторожил меня. Вот тогда я и причислила его к «своим», к своему собранному собственной волей семейству. А как иначе? Он спасал меня тогда, когда я даже не подозревала о его существовании. Защищал, когда не был со мной знаком.
На третий день он притащил в клювике информацию. Нашёл! Не поймал, нет пока, но нашёл того, кто на меня напал в кусте сирени. Мне не померещилось лицо Олега. Это было именно его лицо. Но не сам кукольник. Копнув поглубже жизнь хирурга Олега Викторовича Самойлова, мой славный хранитель откопал там кое-кого очень интересного. У кукольника был брат-близнец! Хотя, почему был? Есть! Вадим Петрович Носорогов. Удивлены? Ни фамилия, ни отчество не совпадают. Если бы не одна и та же дата рождения, никто бы не связал этих людей. Как такое произошло? На самом деле, ничего загадочного.
Близняшки Олежка и Вадик с детства были очень привязаны друг к другу. А вот их родители не были. И когда мальчишкам исполнилось по двенадцать, развелись с треском, с дымом, взаимными упреками и скандалами. И детей поделили. Разорвали нить, связывающую близнецов. Вадим остался с папой Носороговым, а Олега мать увезла подальше, и чтоб не вспоминать бывшего муженька, вернулась сама и сына привязала к своей девичьей фамилии, а заодно и отчество Олегово сменила, дала по собственному отцу.
Спорил ли пацан с материнским решением, не известно. Да и кто его, несовершеннолетнего сопляка спрашивал? Никто. Конечно, они общались, скрываясь от родителей, встречались на виртуальных просторах дискорда, переписывались, разговаривали, делая вид, что играют в он-лайн игры. Братья выросли, нашли друг друга и возобновили детскую дружбу.
И, скорее всего, Носорогов был в курсе невинных шалостей братца. И теперь решил отомстить. Только мне. Байбаков поинтересовался, не приставал ли кто к остальным куколкам. Нет. Никто не жаловался. Каким образом братец вычленил из «недельки» меня, как понял, что я Понедельник? Может, по своим связям? Какое-то время Вадим работал опером, потом открыл детективное агентство. И хотя, это был совсем другой город, он дотянулся до меня. Байбаков нашел и город, и агентство, даже позвонил туда, и секретарша сообщила в телефон, что босс уехал в отпуск. Куда? На Канары. Знаю я, где эти Канары. Он шёл за мной.
– Посиди здесь у меня, пока мы
