под мышками, я поправлялась и стеснялась выходить на улицу. Я общалась только с бабушками соседками. Слушала разные тяжёлые военный истории, как погибали их дети, как они их пережили. Рассказывали много всего. У меня была совсем другая жизнь. Я не знала, какая жизнь могла бы быть у меня, если ничего этого не случилось, но её себе никогда не представляла, я научилась жить той жизнью, которая у меня была, хотя её не любила. Я часто думала и представляла себе, что сейчас позвонят в дверь, я её открою, а там стоит человек, который сделает меня радостной и счастливой, поднимет мне настроение, доставит радость, но этого не происходило. Часто в образе этого человека я представляла того самого ведущего из передачи на Первом канале, которую смотрела ежедневно вместе с родителями. А иногда представляла себя героиней этого шоу, в качестве единственного в мире ребёнка, которому пришлось побывать в местах заключения…
Иногда я думала о том, чтобы быть похожей на Мать Терезу, хотела помогать людям, которым тоже плохо, как и мне, ведь ко мне никто не приходил, а я бы помогала и приходила. И делала таких людей счастливыми, раз никто меня не мог такой сделать. Я мечтала о том, чтобы создать свой центр помощи бедным, больным и пострадавшим взрослым, ведь для детей уже существовали разные благотворительные центры, а для взрослых нет, и поскольку взрослой я стала в тринадцать лет, не было никого, кто бы мне мог помочь. Может, если бы я была ребёнком, мне кто-нибудь бы и помог, но я была взрослой, вернее резко стала такой, причём не по своей воле. Я жила со взрослыми, говорила о взрослой жизни, жила ей, чувствовала и испытывала её. Я стала очень сильно любить детей, потому что тоже хотела быть ребёнком, но не могла. Что такое игры, подростковые шалости и прочее, я никогда не знала, но и люди, сверстники и даже, те, кто пережил войну, никогда не смогут узнать и почувствовать, что пришлось пережить мне маленькой беззащитной девочке. И среди такого многомиллионного мира не нашлось никого, кто бы пришёл ко мне, улыбнулся и обнял, протянул руку помощи и поддержки.
12
Так год за годом и шла моя жизнь. В десятом классе мы с мамой решили ехать в Москву за медицинской помощью, поскольку в Томске ей никто помочь не мог. Отправились в столицу нашей страны, когда на деревьях набухали почки, росла свежая весенняя трава, правда только в столице, в это же время в Сибири ещё лежал снег. Было так тепло и сказочно, особенно для меня, человека, который не видел ничего дальше окна своей квартиры, а внешний мир только на экране.
О Москве я знала достаточно, о ней мне рассказывала мама, когда в юности приезжала в санаторий на лечение, а потом и вовсе осталась работать по лимиту. Познакомилась с моим отцом Владимиром, работающим в милиции, который собирался жениться на маме, но, когда началась перестройка, передумал. Мама бросила его и уехала. У них был общий друг Валера. Он тоже работал в милиции вместе с моим отцом, охранял Большой каменный мост. Из-за перестройки ему негде было жить, поэтому после отъезда мамы стал жить с Володей, благодаря чему смог получить в Москве квартиру. Ключи от неё он получил в тот же день, который я родилась, когда я достигла возраста получения паспорта.
Спустя семнадцать лет мама с Валерой встретились. Переступив порог его квартиры, в которой была такая же планировка, что и у нас, пришла в ужас. Комната вся была завалена газетами, стоял один диван и два кресла, купленные специально к нашему приезду, к которым из-за газет трудно было подобраться. Кухня была вся завалена мусором, стоял один стол и стулья. На полу лежала земля, в несколько слоёв втоптанная в линолеум. Свет на кухне был протянут через удлинитель, в который были впихнуты провода, торчавшие из потолка, больше света в квартире нигде не было, как и нормальных человеческих условий для проживания. Мама не могла понять как человек с хорошей работой и статусом в обществе, докатился до такой жизни, был сильно худой и посидевший. Она предложила прибраться и заставила меня мыть полы, три дня подряд я его драила от въевшейся грязи, шесть часов отмывала плиту, чтобы мы могли, готовить на ней есть. Потом мы стали избавляться от хлама, который был повсюду. Валера этого делать не разрешал, кричал на нас и матерился, а я думала, что из одного дурдома попала в другой. Валера нигде не работал, поэтому мне пришлось устроиться на работу, чтобы содержать нас всех.
Я устроилась контролёром билетов в торгово-развлекательный центр «Фестиваль», который находился на другом конце Москвы. Работала сутками, и в один прекрасный день ко мне стал приставать охранник, затащил меня в зал, хотел, чтобы я с ним переспала. Но я его отталкивала и говорила, что несовершеннолетняя, и что посажу его. Что такое тюрьма, я хорошо знала. Я уже знала, как выживать в самых кошмарных условиях и что при этом делать. Но его не брали мои слова, пока я не стала бросать на него свой взгляд, что не шучу, и что, в самом деле, его посажу. Он пытался объяснить, что мы с ним сделаем это обоюдно, но, я не давала слабинки, хоть он и прижал меня. Тогда я ему пыталась объяснить, что в торговом центре стоят камеры, и я пожалуюсь, только тогда он от меня отстал. После этого я написала заявление об увольнении, но не хотела отрабатывать две недели. Устроила театральную слёзную сцену, что якобы у меня тётя присмерти и мне срочно нужно ехать домой. Я так играла свою роль, что ни у кого не возникло никаких сомнений по этому поводу. Плакать я могла, когда угодно и сколько угодно из-за того, что и без того плакала каждый божий день, и вызвать у себя слёзы тяжёлыми воспоминаниями мне не было трудно. Я получила расчёт. На заработанные деньги впервые в жизни купила себе сотовый телефон и цифровой фотоаппарат, чтобы сделать хоть какие-то фотографии в Москве, ведь за то, время пока я в ней жила, так и не смогла нигде побывать. Я только разгребала Валерину квартиру от мусора и работала. Потом уехала обратно домой заканчивать одиннадцатый класс, а мама осталась в Москве. Конечно, мне хотелось остаться с ней.
В начале учебного года, спустя пять лет, мне
