Договорив тогда с Кейт и Диком, я решила составить список тех людей, с кем тесно общался отец в последнее время, и попробовать встретиться с каждым, только вот фамилий и имён было не так много, потому что я не знала достаточно — всего лишь Аманда, наша домоправительница, которая ушла, едва отец скончался, и пара сенаторов. И то: по-настоящему, кроме Рамиреса, которого теперь тоже отмела, я никого и не подозреваю, да и времени на дальнейшее «расследование» у меня пока совсем нет, поэтому идею с визитами пришлось временно отложить.
Моя реальность теперь такова: каждое утро начинается со сборов на отработанном автомате. Душ, скудный завтрак тем, что найдётся, потому что не готовлю; опрятность того или иного заранее заготовленного костюма и вместо всё того же макияжа — сосредоточенность и лёгкий тон безразличия на лицо.
Каждую свободную минуту в офисе я направляю на подготовку к будущему заседанию, ожидаемому через месяц. Мучаю финансистов и начальника юротдела вопросами, изучаю документы по сделке и строю пока хилую линию защиты.
И каждый чёртов вечер вплоть до сегодняшнего дня отказываю Рамиресу, приходящему в шесть в кабинет, в том, чтобы Энтони отвёз меня домой. Благо, мы не видимся слишком часто, потому что я в принципе не поднимаю носа из кипы деклараций, отчётов и договоров, но именно по вечерам он обязательно заходит ко мне и заводит одну и ту же шарманку.
— Если ты снова пришёл уговаривать меня воспользоваться услугами твоего дорогого такси, повторю ещё раз: у меня есть машина, подвозить не нужно, — монотонным от усталости голосом говорю я, не поднимая головы и вглядываясь в платёжное поручение «Эксону», и ощущаю боком, как Рамирес делает неспешный шаг внутрь, не затворив дверь.
Не сразу улавливаю подозрительное молчание в ответ, пытаясь выстроить в голове оффшорную схему, которой воспользовалась компания в этой сделке, и найти в ней хоть что-то разрешённое и официальное. Поэтому я вскидываю взгляд на Рамиреса только в тот момент, когда он в своей грациозной манере занимает кресло.
— Твой феминистический настрой мне порядком надоел. Но, так уж быть, будем считать, что на этой неделе я смирился и пришёл сейчас не за этим, — его оцепеняюще низкий голос звучит не менее утомлённо, и я неожиданно подмечаю в нём троекратно усиленную жёсткость, которая, казалось, временно исчезла между нами.
Мне не хочется отбивать иронию про сильных и независимых женщин с собственным транспортом, как и то, что «уговоры», граничащие с требованием, о сопровождении домой явно продолжатся позже. Медленно выпрямив затёкшую спину, я сосредоточенно озираю сидящего передо мной Рамиреса, пытаясь угадать, почему он на самом деле не в духе.
— Хорошо, — миролюбиво бормочу я, видя, что поджатые губы не собираются продолжать. Тишина всё так же слегка звенит между нами, как отголосок удара ножа по бокалу, и я жду какого-то упрёка в свой адрес, но, похоже, причина всё-таки не во мне и моей работе. — Тогда… Что ты хотел?
— Я улетаю на три дня в Марбелью.
Морщины на лбу Альваро становятся чётче и глубже, словно сказанное ему совершенно не нравится. А я опять чувствую себя по-идиотски, потому что с географией у меня не очень.
— Это в…?
— Испании, — снисходительно перебивает он, дёргая уголком губ, на что я просто киваю, всё пытаясь как-то прощупать истинную причину крайне плохого настроения.
Всё-таки он испанец. С непревзойдённым чувством стиля, лёгким британским акцентом, отточенными манерами и тягой к диким убийствам чёртов испанец…
— И почему же поездка на родину не радует, раз ты так мрачен? — бездумно вырывается у меня, и я прикусываю язык. По крайней мере, это было бестактно, но с другой стороны у меня самой нет сил и ресурса сейчас разгадывать хмурую пантомиму, поэтому пришлось спросить вот так, прямолинейно. Навряд ли Рамирес пришёл бы, не пожелай он заразить меня своим дурным настроением.
— Радует, но стоит попросить тебя быть осторожной, пока меня не будет, — совершенно серьёзно, без тени иронии, ставшей привычной, говорит он, наконец-то посмотрев мне в глаза, до этого разглядывая всё что угодно, но не останавливаясь на мне.
Моментально окутывает страх, словно я стрелой влетела в ледяную реку с высоты.
Что он имеет в виду?..
И, кажется, я шепчу это вслух.
— У меня есть определённые подозреваемые в смерти Эдварда, Джейн, и с одним из них сейчас не самые лучшие, кхм… деловые отношения, — уклончиво и явно неохотно отвечает Рамирес, ощупывающим взглядом проходясь по моему лицу, шее и вздрогнувшим плечам. — Поэтому пока я буду отсутствовать, будь, пожалуйста, начеку. Не думаю, что он что-то предпримет, да и маловероятно, что знает о тебе, но всё же… Лучше предупредить.
— Хочешь сказать, на меня кто-то может напасть в твоё отсутствие? — усталость резко слетает с тела, как сорванное в порыве одеяло, и тянущее напряжение молниеносно сковывает ладони и стопы. В моём тоне сквозит паника, но я не могу иначе — этого ещё только не хватало, чтобы я попала под чью-то горячую руку из-за Рамиреса. — И что они сделают? Расстреляют машину, пока я еду сюда? Или выкрадут и скормят рыбам?
Организм выдаёт поистине дурацкую реакцию на возможно предстоящий стресс: я нервно ухмыляюсь под конец своей бравады, над чем мой новоиспечённый начальник лишь откровенно забавляется.
— Читаешь перед сном «Крёстного отца»?
Чувствую, как сразу же меняется атмосфера разговора: сейчас начнётся то самое перетягивание каната, пока кто-то не признает поражения. Увы, в девяносто девяти процентах случаев — это я.
— А ты, я смотрю, не отрицаешь свою причастность к мафии?
Ну что, отбивай подачу, Рамирес…
Теперь настаёт его очередь рассмеяться, и опять этот чёртов звук выглядит несопоставимо с его образом чарующе. Я хмурюсь, сцепляю руки в замок и всё пытаюсь напустить на лицо суровое выражение, лишь бы не поддаться заразительности смеха.
— Ты хоть какое-то представление имеешь о том, что такое мафия? — сквозь улыбку проговаривает Рамирес, но в его глазах вновь плавают ледники.
— Если буду общаться с тобой и дальше, то представление будет более чем подробным.
Чувство такое, будто я раскрыла перед ним все козыри этими словами, но с другой стороны мне хочется, чтобы он знал, что я не строю никаких иллюзий на его счёт: ни после всех угроз, ни после того опасного сдавливания моей шеи на складе… И никакой смех или нарочито спокойная беседа не должны сбивать меня с толку.
Пусть уже признается.
— Да не отношусь ни я, ни тот, о ком говорю, к мафии, Джейн, — теперь и в интонации Альваро проскальзывает раздражение. — Мы не в Чикаго сороковых годов, в конце-то концов. Что за манера у людей навешивать эти неуместные ярлыки, приукрашенные псевдоромантизмом?
— Не знаю, ты мне скажи. Тебе этот мир ближе, — чеканю я, не контролируя уровень наглости, и складываю руки на груди.
