Книга Чудовищ не бывает - Лиселотт Виллен

— Нечего вам тут делать, — невыразительно проговорила девочка, — уезжайте.

В ней было нечто неприятное. Маленькие глазки с темными зрачками. Девочка быстро повернула голову к лесу, обнажив часть шеи. От подбородка к уху тянулась тоненькая темная царапина, похожая на порез. С таким же проворством девочка опять повернулась и посмотрела на Алису:

— Слышала?

— Что? — спросила Алиса.

— Этот звук.

Алиса кивнула. Она дотронулась до своего горла:

— Как это произошло?

Девочка опустила руки и снова уставилась на Алису. Но отвечать не стала.

О кусты поцарапалась?

Девочка упрямо молчала, а затем прижала к губам палец. Она вдруг показалась Алисе бесконечно усталой, почти изможденной. И голос зазвучал едва слышно:

— Ему меня не найти.

Проскользнув мимо Алисы, девочка перепрыгнула через ручей и скрылась на тропинке, ведущей к скалам. Алиса протянула руку ей вслед. В темноте что-то белело — что-то похожее на гольфы. Алиса открыла рот и попыталась окликнуть девочку, но шум разбивающихся о скалы волн заглушал все остальные звуки.

Она вчера так и не переоделась, и вспомнила об этом, когда откинула одеяло. Платье помялось и задралось, колготки порвались, а пальцы на ногах были черными от грязи. Алису замутило, и она закрыла лицо руками, дожидаясь, когда тошнота отступит.

Чехол для одежды по-прежнему висел на крючке. Она сняла его и повесила платье. Чехол был прозрачный, и в нем вдруг мелькнул какой-то отсвет. Приглядевшись, Алиса поняла, откуда он взялся, и посмотрела в окно. Утренний сумрак прорезал свет автомобильных фар. Наконец они погасли, зато в окне гостиной зажегся свет.

Соня сидела за столом.

Во сколько ты вчера вернулась?

Алиса посмотрела на стол. Там лежали хлеб и масло. Она достала из серванта тарелку.

— Не знаю.

Соня собиралась перелистнуть страницу журнала, но замерла.

— Они про нас говорили?

С ответом Алиса замешкалась.

— Нет, — с деланой непринужденностью соврала она, — с чего бы им о нас говорить? История давняя. Ты же и сама так сказала.

— Алиса, что-то случилось?

— Я подумала, может, вернемся в город?

Соня внимательно посмотрела на дочь и на секунду отвела глаза.

— Не получится. Там же сейчас…

— Ванную ремонтируют. Сколько они еще будут возиться!

Она двинулась к выходу, но Соня вскочила и схватила ее за руку:

— Погоди. Так что они тебе вчера сказали?

Алиса выдернула руку.

— Хотя какая разница, — продолжила Соня, — я и так знаю, что они обо мне думают. Я уже слышала все и даже больше. Только мне плевать. Пускай болтают, язык-то без костей. И знаешь, мне неприятно об этом говорить, но эта женщина, Каролина Эдвик, мама Юнатана… Она хуже всех. Это она все устроила, а остальные просто плясали под ее дудку. Иван должен был играть на большом благотворительном концерте в гостинице. Он каждый год играл и ждал этих концертов с нетерпением, вкладывал в них всю душу. Публика даже с материка съезжалась. Для твоего отца это был единственный способ поговорить с миром. А она его отняла. Я тогда пошла к ней и попросила позволить ему сыграть. Такое унижение! Она презирала Ивана. Нет, она презирала всех нас. Сказала, что он, мол, сам все испортил. Потому что тогда, в церкви, вышел из себя. Но мне показалось, что Каролина недоговаривает. Она будто хотела его наказать. Словно он лично ей причинил какое-то зло.

Алиса глубоко вздохнула:

— Знаешь что, говори про нее что хочешь. Мы с Юнатаном все равно больше не общаемся.

Она поднялась в свою комнату. В груди глухо отдавалась боль. На столе лежала открытая книга. Снизу доносились шаги Сони. Алиса посмотрела в окно. На улице посветлело, и ей показалось, что из-за деревьев, как тень, проглядывает рыбацкая избушка.

Он лежал на животе. Одна рука свисала с кровати. Свет из окна нарисовал на стене над кроватью широкую полоску. А прямо посреди — вытянутую тень распятия.

Подойдя к двери, Алиса медленно повернула ручку и вошла внутрь. Здесь пахло древесиной, дымом и рыбой. На коврике возле двери валялись высокие сапоги, словно потрескавшиеся, сухие горы на темно-зеленой прорезиненной ткани. Направо — комната с очагом. Воздух был спертым. Видимо, огонь горел здесь всю ночь. Чуть поодаль располагалась крохотная кухонька, а рядом — дверь в комнату, где он лежал.

Лео не шевелился. В комнате висел кислый запах. На столе стояли стакан с чем-то сероватым и пустая бутылка. Алиса взяла стакан и понюхала. Виноград и что-то еще, крепкое. Рядом валялись старые газеты и журналы. Она осторожно сгребла их в охапку. Среди них оказались и совсем старые, многолетней давности. Она положила их обратно на стол. По полу была разбросана одежда. Судя по всему, девочка тут побывать не успела. Ни игрушек, ни других детских вещей. Впрочем, возможно, он их спрятал. Алиса подошла к палкам возле двери на кухню. На них в три ряда выстроились книги: романы, Библия, псалтырь. Она открыла псалтырь и увидела на внутренней стороне обложки старый экслибрис: «Лео Стенберг».

Вернув книгу на место, она отвернулась и посмотрела на бесформенное тело под одеялом, после чего подошла к креслу в углу, устроилась и принялась ждать.

Алиса и сама не знала, сколько просидела, однако некоторое время спустя Лео заворочался, а потом сел в кровати, схватившись руками за лодыжки, и глубоко закашлялся. Поднес руку ко рту и огляделся, а когда заметил ее, вздрогнул.

— Но что… — Он подтянул к себе одеяло. На руке отчетливо проступали вены. — Что ты тут делаешь?

Он снова закашлялся. Алиса дождалась, когда кашель стихнет, и спросила, чуть склонив голову набок:

— Где она? Где девочка?

— Я же сказал: нет тут никаких девочек.

Лицо Лео слегка блестело, под глазами наметились мешки, синеватые, прямо как вены на руках. Взгляд его блуждал по комнате, ненадолго задержавшись на стоящей на столе бутылке, а затем он снова уставился на Алису:

— Соня сказала, что вы уезжаете. Вам ведь и правда лучше уехать отсюда, разве нет?

— Это еще почему?

— После всего, что случилось… Я вообще не понимаю, как она может тут находиться… Как вы обе можете тут находиться.

— Это наш дом.

— Иногда, когда я прохожу мимо, мне кажется, будто в окне я вижу его.

Слова Лео дошли до Алисы не сразу.

— В смысле — Ивана?

Стенберг наклонился и подтянул к себе валявшуюся на полу рубаху, старательно прикрывая одеялом ноги и бедра. Дышал он тяжело.

— По-моему, тебе пора.

— Я никуда не уйду, пока ты не скажешь, где