его знали как воина первой роты Дражко. Так отец придумал, когда его сюда определял.
— Пойми, сын, так надо! — он крепко взял его за плечи и пристально посмотрел прямо в глаза. — Ты воином должен вырасти, а не бабой у теплой печки. Терпи и, чтобы не случилось с тобой, ни одна живая душа не должна узнать, кто ты такой на самом деле. Иначе не бывать тебе князем.
Мамка стояла рядом и молчала, и лишь красные глаза говорили о том, что не согласна она. Да только не смела она отцу перечить, и горько плакала по ночам в подушку.
— Дети всех жупанов там, и дети ханов степных тоже, — продолжал тогда отец. — Все они учатся читать, писать и оружием владеть. Тут ты воином не станешь, у мамки под юбкой. Это сестра твоя, Умила, в доме пусть растет, ей можно. И то, как шестнадцать стукнет, замуж пойдет, за баварского принца. И еще большой вопрос, кому из вас проще жить будет.
— Я понял все, отец, — не по-детски серьезно ответил мальчишка. — Я же вижу стражу нашу. Они все, как один безродные. И словене, и бавары, и даже из франков и обров есть парни. А воины они справные, я тоже так хочу.
— Тогда иди к себе, завтра уедешь из дома. Тебя кружным путем привезут. Скажешь, что сын старосты из земли ляхов — дедошан. Это самый дальний угол в нашем княжестве, там и не бывал никто, кроме Деметрия и воинов первой тагмы.
— Понял, — все так же серьезно кивнул Святослав.
— Не реви так, — ровно сказал отец, когда мамка начала беззвучно глотать слезы и крепко — крепко обняла его. — Его раз в месяц привозить будут в ближнюю усадьбу, на побывку. А в Сотне что-нибудь придумают, чтобы отлучки его оправдать.
— Правда? — залилась слезами мамка, но теперь уже от радости. — Привозить его будут? А я уж думала, что восемь лет не увижу кровиночку свою.
Первый день в Сотне дался княжичу тяжело. Подъем с петухами, потом бег и зарядка, потом завтрак. Святослав ковырял пресную кашу с недовольством, но молчал и кое-как впихнул в себя пару ложек. Невкусно!
— Ты чего? — удивленно посмотрел на него Лаврик, сосед по казарме. Они спали рядом. — До обеда ведь не дадут ничего! Жри давай, тютя балованная. Тут еды от пуза дают, я и дома никогда не ел столько.
Лаврика привели издалека, из имперских земель. Его род побили у какого-то неведомого ромейского города, а всадники — обры продали его княжьим дьякам по хорошей цене, потому что на диво крепок Лаврик был и сметлив. Еле-еле арканом изловили его, и то он всадника острой веткой в глаз поранил. И как жив остался тогда? Одни боги о том знают. Наверное, жадность людская спасла его. Таких вот мальчишек, резвых и злых, в первую очередь покупали и сюда вели. Тут уже без малого тысяча парней была от восьми до шестнадцати лет, разбитых на роты и взводы. Святослав с Лавриком первогодки были, а потому служили в первой роте, а точнее, в третьем взводе первой роты. Три десятка горластых, вечно голодных мальчишек — это и есть взвод под командой дядьки-воспитателя с бритым лицом и вислыми усами. У многих на шее серебряная гривна, за храбрость даденная, висела, и почти у всех дядек то рука была порублена, то глаза не было, то нога гнулась плохо.
— Закончить завтрак! — заревели дядьки, а потом засвистели в дудки.
— Построение! — ткнул Лаврик княжича в бок локтем. — Бегом! Меня держись, деревня глухая. Быстрее, на построение нельзя опаздывать! Накажут!
Святослав стал рядом с этим мальчишкой, который в Сотне был уже третий месяц и, казалось, уже позабыл прошлую жизнь. Тут и некогда ее вспоминать было. День от подъема и до отбоя был расписан поминутно. И Лаврику эта жизнь, непривычно сытая, простая и понятная, нравилась.
— Взвод! Равняйсь! Смирно! — скомандовал дядька. — Левое плечо вперед! На занятия, шагом марш!
— Азбука сейчас будет, потом математика, — шепнул Лаврик, который шагал рядом со Святославом. — Потом география и история.
— А потом? — спросил княжич, который ничего еще не понимал в местной жизни.
— Потом обед, сон, а потом физуха, — со знанием дела ответил Лаврик. — Потом ужин, свободное время — час, а потом отбой.
— Ясно, — кивнул Святослав. Он не был слабаком, с ним занимались дома. И буквы он знал почти все, ему мамка показывала.
— Когда старше будем, там еще языки учат, — рассказал Лаврик. — Латынь и греческий. А греческий я и так знаю, хоть тут облегчение.
— А оттуда знаешь? — удивленно раскрыл рот Святослав.
— Так я родился там, — не менее удивленно посмотрел на него Лаврик. — Греков вокруг полно было. Мы с мальчишками из ромейских деревень коз пасли рядом, так и научился. О! Пришли! Со мной садись.
Круглый, словно колобок, учитель Клавдий, вкатился в класс, а мальчишки встали, приветствуя его. Римлянин из Бургундии вполне обжился в новгородских землях, женился здесь и родил детей. Он уже и говорил почти без акцента, а затейливую словенскую грамматику и вовсе знал назубок. Школы в землях франков закрывались одна за другой, и центрами учености становились монастыри. Учитель Клавдий в монастырь идти почему-то не захотел и приехал на жительство в эти земли.
— Дети, повторим азбуку. Итак, воин Хуги, начинай…
Уроки пролетели быстро, а обед уже пошел в охотку. Скудный завтрак сказывался. Святослав наворачивал за милую душу уху с полбой, хлеб и кашу из овса. Он изрядно проголодался, оказывается. Чуть тарелку не облизал, а кусок судака, что попал ему, съел без остатка, обсосав косточки. Разморенные после еды мальчишки пришли в казарму и упали на топчаны, уснув раньше, чем их щеки коснулись подушки. Впереди была физподготовка, сил еще понадобится много.
* * *
Неделю спустя.
— Сильнее мети! Переделывать заставят! — опытный Лаврик заглянул под кровать. — Тут Айсын спит, косоглазая рожа. Он неряха, вечно сор под топчан бросает. Они обры, все такие. Привыкли за юртой срать. Хотя, чего это я плету? Наши лесовики ничем не лучше. Тащи метлу, Дражко!
— А часто тут эти наряды бывают? — поинтересовался княжич, который до этих пор как-то иначе представлял себе воинскую службу. Но он, сжав зубы, скреб метлой земляной пол, утоптанный мальчишескими пятками до каменной твердости. Неужели на все восемь лет это?
— Не! — махнул рукой Лаврик. — В седмицу раз пока. Старшие роты чаще ходят. И рыбу ловить пошлют, и дрова колоть, и стражу нести. А если господин учитель увидит, что учишься нерадиво, то еще и класс убирать
