что-то время от времени записывая.
— И? — подполковник намекнул, что прекращать рассказ пора не пришла.
— Я помню, что после восьмидесяти часов без воды и еды у меня начались галлюцинации. У нас у всех начались, кажется, — тяжело вздохнул я, вспоминая жуткие моменты. — А затем… А затем прекратилась связь между истребителями. Накрыло одиночество. А затем всё полностью обесточилось. Я помню… Я помню, что долго дрейфовал и, кажется, спал. И проснулся, вроде бы потому, что начал задыхаться, что мне не хватало кислорода… Дальше не помню ничего. Наверное, я умер.
— Вы живы, лейтенант Терехов, — седовласый дед в медицинском халате поправил меня. — Выжили, вернее. Выжили чудом.
— Лучше выжить чудом, чем нелепо сдохнуть, — брякнул я.
Такие слова вызвали у старика улыбку.
— Несомненно, вы правы. Вижу, мозговая деятельность приходит в норму. После почти полного истощения, восстановление организма — весьма длительный процесс.
Члены комиссии опять зашуршали бумажками, опять спрессовались в единый клубок, чтобы было проще соблюдать тишину, когда приходилось что-то обсуждать. Они так делали не первый раз. Что-то тихо бормотали, поглядывали на меня и опять начинали задавать вопросы, которые задавали ранее.
Так случилось и на этот раз. На меня вновь посыпалось конфетти из вопросов. Хоть я чувствовал себя намного лучше, чем в первый день, отвечать на одинаковые вопросы было всё так же неприятно.
— Надоели вы мне, — я поморщился. — Нет, мне не кажется, что объект создан руками человека. Нет, я абсолютно уверен, что китайцы и американцы на такое неспособны. Всё грёбаное человечество на такое неспособно! Человечество не обладает такими технологиями. Оно не может создать Чёрную Дыру в открытом космосе. Оно не сможет сделать так, чтобы эта Дыра засосала весь флот… Эта хреновина… Этот объект выполз прямо из тьмы. Из Дыры. От него отпочковалась какая-то гибкая штуковина, которая меняла форму прямо на глазах. Она атаковала нас. Мы бились с ней. Мы приняли бой и смогли её одолеть, несмотря на то, что истребители уступали в скорости. "Она" или "оно" летало намного быстрее… Чёрт побери! У вас же должны быть записи! Там же всё есть! Зачем я всё это рассказываю снова, снова и снова!?
— Я бы мог написать сценарий и продать любому продюсеру в Голливуде, — усмехнулся один из учёных-аналитиков, непонятным образом затесавшийся в состав комиссии. — Фантастика.
— Вообще-то, — произнёс его напарник. — Это не самый фантастичный рассказ. Я слышал куда более бредовый бред.
Я хотел послать их далеко и надолго по всем известному адресу, но увидел, как суровый подполковник бросил быстрый взгляд на даму-психолога, и передумал материться. Лишь она и он не улыбались. Похоже, эти двое не считали, что я спятил.
— У страха глаза велики, лейтенант, — небрежно молвил подполковник. — Вам привиделось. Судя по состоянию, в котором вы находились, когда вас обнаружила спасательная команда, вы были в нескольких часах от мозговой комы… Признайтесь, на вас просто сказалось продолжительное кислородное голодание. Вы это себе сами придумали. Поэтому давайте-ка начинайте говорить правду. Мы будем вас допра… будем задавать вам вопросы, сколько потребуется. Так долго, пока не услышим настоящую правду. Давайте уже колитесь, что произошло с флотом. Как он мог исчезнуть бесследно?
Я тяжело вздохнул. Похоже, в комиссии одни идиоты.
— Бум! — подполковник приложился ладонью по столу и вскочил. — Я хочу услышать от тебя те же слова, что говорили двое других! Они уже признались! Теперь твоя очередь! Ну же, давай! Облегчи душу!
Я засмеялся, потому что, по моему мнению, из подполковника вышел хреновый актёр.
— Признались? Именно поэтому вы допрашиваете нас по отдельности? Именно поэтому распихали по разным камерам и ни разу не дали пообщаться? Мы же такое пережили, мерзавцы вы бездушные… А вы нам даже увидеться не даёте. Держите, как психов в психушке. Не пойму только, почему сейчас я не в смирительной рубашке?
— Лейтенант Терехов, давайте попытаемся воздержаться от эмоций, — посоветовала дама.
— Я понимаю, что вы хотите убедиться, что если мы и сошли с ума, то не все сразу. Но, уверен, других ответов на ваши вопросы вы не получите. Мы видели то, что видели. Лёха и Илья расскажут тоже самое. А что вы сами об этом думаете, мне глубоко наплевать.
— Мне надоело слушать изо дня в день эту лютую ахинею! — подполковник СКР так и не сел на стул. И опять шандарахнул ладонью по столу. — Я тебе устрою сокращение штатов! Уже поверь мне. Я всю вашу академию на уши поставлю! Они быстро расколются и расскажут мне, каким образом такой псих, как ты, смог стать курсантом! А затем я действительно засуну тебя в психушку, где на тебе будут ставить опыты, каждый день вкалывая экспериментальные препараты. Но перед этим несколько раз прогоню через полиграф. Затем закачаю в вены сыворотку правды. Ну и, в конце-концов, обеспечу позорное увольнение из ВКС. Твоя карьера закончится, так и не начавшись. Мотив — безумие пилота. Как тебе такие перспективы, лейтенант?
Я не ответил. Я не поверил ни единому его слову. Потому что заметил, как дама-психолог с любопытством смотрит на меня, ритмично постукивая мизинчиком правой руки по столу. И перед финальной фразой красочного выступления, она практически незаметно стукнула своим мизинчиком по мизинчику подполковника, который находился в нескольких сантиметрах от её руки. Стукнула, как бы намекая, что пора прекращать играть роль плохого полицейского.
— Надоели вы мне, — повторил я, что уже говорил. — Оставьте меня в покое. И дайте, хотя бы, с женой связаться. Где мы? Где мы сейчас? Где вы нас держите? Дайте сделать звонок и с ребятами пообщаться. Мы такое пережили…
Некоторое время в комнате стояла лишь тишина. Члены комиссии общались с помощью взглядов и ничего не говорили.
— Вы сможете увидеться с родными, только когда будут завершены все следственные мероприятия, — сухо произнёс глава комиссии. — На данный момент им лишь известно, что вы живы. Что с вами всё в порядке. Когда соответствующие органы дадут добро, вашу жену к вам допустят, — а затем добавил, обращаясь к охране. — Уведите подследственного… А затем приведите следующего.
Лейтенант Тищенко Илья Николаевич.
Когда меня вели по коридору, я с трудом перебирал уставшими ногами и думал лишь о том, как сильно похудел. С моим ростом я никогда не был похож на откормленного борова. Но всё равно массу тела имел неплохую. Даже занимался некоторое время вольной борьбой.
Сейчас же мне казалось, что я превратился в туриста из концлагеря. Медики не сообщали мне ничего. Я даже не знал свой вес. Но тощий живот и выпирающие рёбра лучше всего демонстрировали,
