экономка. Доктору стало интересно, не подслушивала ли она за дверью, но нетерпение на ее лице было бы в таком случае странным.
– Мистер Орридж с благодарностью принимает ваше предложение, – сказала миссис Норбери, когда экономка вошла в комнату. – Я убедила его, что вы гораздо здоровее, нежели кажетесь.
На лице экономки промелькнуло радостное удивление. Она будто бы даже помолодела, когда начала, улыбаясь, благодарить за оказанное ей доверие.
– Когда мне нужно будет прийти, сэр? – спросила она.
– Чем скорее, тем лучше.
От такого ответа лицо Миссис Джазеф просияло неподдельною радостью.
– Вы можете быть свободны в любой момент, – сказала ей миссис Норбери. – Я знаю, что ваши счета всегда в порядке, а ключи всегда на своих местах. Вы никогда не устраиваете путаницы и никогда не оставляете беспорядка.
– Я полагаю, вам нужно сделать кое-какие приготовления? – вмешался доктор.
– Мне будет достаточно получаса, – ответила миссис Джазеф.
– Тогда приходите сегодня вечером в «Голову тигра». Я буду там между семью и восемью часами вечера, – сказал доктор, взяв шляпу и кланяясь миссис Норбери. – Очень вам благодарен, миссис Норбери.
– Передайте мои наилучшие пожелания вашей пациентке, доктор.
– Между семью и восемью в «Голове тигра», – повторил доктор, когда экономка провожала его до двери.
– Между семью и восемью, сэр, – повторила миссис Джазеф своим мягким и кротким голосом, в котором теперь слышались нотки радости и от чего он казался совсем молодым.
Глава IV
Новая сиделка
Когда часы пробили семь, мистер Орридж надел шляпу, чтобы отправиться в «Голову тигра». Лишь только он отворил дверь, как на пороге его встретил посыльный с вызовом к больному в бедном квартале города. Задав несколько вопросов, доктор убедился, что обращение действительно носит срочный характер и что ему ничего не остается, как отложить визит к Миссис Фрэнкленд. Приехав к больному, он увидел, что необходимо тотчас же делать операцию. Так что в «Голову тигра» он явился только без четверти восемь.
Как оказалось, новая сиделка пришла к семи и давно ждала его. Не получив никаких распоряжений от мистера Орриджа, хозяйка гостиницы сочла за благо не представлять незнакомку миссис Фрэнкленд до прихода доктора.
– Просила ли она проводить ее в комнату миссис Фрэнкленд? – спросил доктор.
– Да, сэр. Но я ее не пустила без вас. Кажется, это ее расстроило. Сейчас она в гостиной. Угодно вам ее видеть?
Доктор проследовал за хозяйкой в небольшую комнату, находившуюся в задней половине дома, и нашел там Миссис Джазеф, сидевшую в самом дальнем и темном углу. С удивлением он заметил, что она опустила на лицо вуаль.
– Извините, что заставил вас ждать, – сказал он, – Впрочем, я сказал вам между семью и восемью, если вы помните; а сейчас еще и нет восьми.
– Я боялась опоздать и потому пришла пораньше.
В тихом тоне, которым она говорила, слышна была сдержанность, поразившая слух мистера Орриджа и немного озадачившая его. Очевидно, она не только боялась, что ее лицо может что-то выдать, но и опасалась, что ее голос может сказать ему больше, чем просто слова. Какое чувство она хотела скрыть? Было ли это раздражение от того, что ее заставили так долго ждать?
– Не угодно ли вам пойти со мной? Я вас представлю Миссис Фрэнкленд.
Миссис Джазеф медленно поднялась с места. Это движение снова пробудило в докторе сомнения насчет ее физической непригодности к должности, которую она вызвалась занять.
– Вы, кажется, устали, – сказал он, подходя к двери. – Вы, вероятно, пришли сюда пешком?
– Нет, сэр. Госпожа была столь добра, что приказала отвезти меня.
В голосе женщины звучала та же сдержанность, и вуаль оставалась опущенной. Поднимаясь по лестнице, мистер Орридж решил внимательно понаблюдать за ее действиями в комнате миссис Фрэнкленд и послать за лондонской сиделкой, если только миссис Джазеф не проявит выдающихся способностей в исполнении своих новых обязанностей.
Комната Миссис Фрэнкленд находилась в самой дальней части дома и была избрана с целью максимально оградить ее от суеты и шума входных дверей. Окно выходило на несколько коттеджей, за которыми простирались богатые пастбища Западного Сомерсетшира, ограниченные длинной однообразной линией густо поросших лесом холмов. Кровать была старомодной, с четырьмя столбиками и шелковым палантином. Дверь была справа от нее, окно – слева, а камин – напротив изножья. Со стороны окна палантин был откинут, но плотно закрыт со стороны двери, так что кровать была скрыта от глаз заходивших в комнату.
– Как вы себя чувствуете, Миссис Фрэнкленд? – спросил доктор, подойдя к постели. – Не вредит ли вам недостаток свежего воздуха?
– О нет, доктор, напротив, я чувствую себя гораздо лучше. Но я боюсь, вы перестанете считать меня разумной женщиной, когда узнаете, чем я была занята в течение последнего часа.
Мистер Орридж улыбнулся, раздвигая полог, и рассмеялся, глядя на мать и ребенка. Миссис Фрэнкленд забавлялась тем, что украшала сына голубыми лентами в то время как он спал. Его костюм дополнял кружевной чепчик, комично сползший на одну сторону. Сама Розамонда, словно решив соперничать с ребенком в нарядности, надела светло-розовый жакет, украшенный по низу груди и рукавам бантами из белой атласной ленты. На покрывале лежали цветки лабурнума и ландышей, которые Розамонда хотела собрать в букет. Над цветами, над округлившимися щечками и ручками малыша, над счастливым, юным лицом его матери разливался ласковый свет майского вечера, спокойный и теплый. Эта картина до того заняла мистера Орриджа, что он совершенно забыл о новой сиделке.
– Ничего не могу поделать, доктор. Я взрослая женщина, а обращаюсь с ребенком, как обращалась с куклой, когда была маленькой девочкой. Но, кажется, вы пришли не один. Ленни, это ты? Ты поужинал, дорогой? Выпил за мое здоровье?
– Мистер Фрэнкленд все еще ужинает. Но здесь действительно есть еще кое-кто. Где же она? Миссис Джазеф?!
Во время их разговора экономка проскользнула в часть комнаты между изножьем кровати и камином, где ее скрывал все еще задернутый полог. Когда мистер Орридж позвал ее, она обошла кровать и стала спиной к окну, так что ее тень промелькнула над яркой картиной, которой любовался доктор.
– Боже милостивый! Кто вы?! – воскликнула Розамонда. – Женщина или призрак?
Миссис Джазеф подняла вуаль. И хотя лицо ее оставалось в тени, мистер Орридж, заметил, как оно изменилось, когда миссис Фрэнкленд заговорила. Уголки губ ее опустились и задрожали; небольшие морщины на щеках, признаки старости и заботы, углубились; и брови сдвинулись вместе. Глаз ее мистер Орридж видеть не мог, поскольку женщина опустила их в пол при первом же слове Розамонды. Исходя из своего медицинского опыта, доктор заключил, что она испытывает боль и пытается
