— Я не исключаю такой возможности.
Значит, да, поняла Констанс.
Но она чувствовала, что просто не может вернуться. Пусть доктор Моррис настаивает, что ей нужно работать, пусть говорит, что у нее слишком много времени на то, чтобы вновь и вновь переживать случившееся, пусть грозит, что она действительно заболеет, если не образумится…
Констанс только сейчас заметила, как похудел и осунулся Мэтт… Ей вдруг до боли захотелось дотронуться до него, почувствовать его тепло, его силу и… его слабость.
На этот раз желание, которое она ощутила, было сильнее и глубже, но к нему примешивалась горечь утраты. Теперь Констанс уже знала, какова на ощупь кожа Мэтта, как она подрагивает под ее пальцами, как напрягаются от желания мышцы его сильного тела…
— Ты не можешь вернуться или не хочешь? — услышала Констанс его слова, произнесенные довольно резким тоном. — Но почему ты не можешь? Из-за того, что произошло, или… из-за меня?
У Констанс от сильного волнения перехватило дыхание.
Мэтт и так знает ответ… Конечно, знает, но хочет, чтобы я признала свою глупость и свое бессилие перед ним. Что ж, пожалуйста.
— Ты и сам знаешь, что из-за тебя, — глядя ему в глаза, сказала Констанс. Она встала, подошла к окну и, не оборачиваясь, попросила: — Уходи.
— Ты уже ездила к себе?
Господи, зачем он об этом спрашивает? — поразилась Констанс и яростно выкрикнула:
— Нет! И никогда не поеду! А теперь, пожалуйста, уходи! — со слезами взмолилась она.
— У тебя хорошо получается. Ты умеешь бросать… Работу… свой дом… меня.
Его руки вдруг легли на ее плечи, Мэтт осторожно повернул Констанс лицом к себе, обнял и поцеловал. Она начала молотить кулачками по его спине, и молотила до тех пор, пока Мэтт не отпустил ее.
— Прости меня. Я не хотел. — На его лице были написаны отчаяние и стыд.
— Убирайся, — хрипло бросила Констанс. — Уходи. Немедленно.
Она чувствовала, что на ее щеках проступил лихорадочный румянец, но, только после того как Мэтт ушел, поняла, что в его присутствии уже не испытывает страха. Остались только желание, возбуждение, и еще гнев и презрение к самой себе. А страх куда-то исчез.
Более того, когда ей захотелось коснуться Мэтта, она тут же вспомнила, как ласкала его, как хорошо ей было с ним в постели. И на этот раз в воспоминаниях не фигурировал ни Кевин Райли, ни его оскорбления.
Констанс с огромным облегчением поняла, что свободна, что больше не думает о Кевине… Только о Мэтте, о том, как он ласкал ее, какие слова шептал.
«У тебя хорошо получается. Ты умеешь бросать», — сказал он сейчас. Так ли? Неужели я, как он намекнул, трусиха, которая боится посмотреть жизни в лицо и только прячется? Взять хотя бы мой дом. Пусть я и не хочу там больше жить, но ведь это мой дом.
Констанс провела кончиком языка по пересохшим губам. Завтра… да, завтра я поеду туда. Завтра я докажу Мэтту и себе, что вовсе не трусиха.
Да, завтра я всему миру докажу, что не испытываю больше страха.
Но это еще не все. Нужно сделать еще одно, не менее важное дело. А именно — объяснить Хейзл, что я сама в состоянии строить свою жизнь и принимать решения.
9
— Ты должна понять, я же для тебя старалась, — оправдывалась Хейзл. — Он так хотел видеть тебя! Вот я и подумала, что…
— Что ты подумала, что?! Что он сразу же заключит меня в крепкие объятия и громогласно поклянется в страстной и вечной любви?
На глазах Констанс сверкали слезы гнева.
До этого разговора она держалась с сестрой холодно и натянуто, но ни разу не упомянула о Мэтте. Констанс была сильно обижена и сердилась на Хейзл, что та позволила Мэтту застать ее врасплох, и теперь боялась окончательно потерять самообладание и навсегда рассориться с сестрой.
Но, как бы Констанс ни злилась, как бы ни ругала сестру, она все же понимала, что Хейзл совершила этот поступок исключительно из любви к ней.
— Значит, ты все-таки любишь его? — неожиданно спросила Хейзл.
— Конечно, я его люблю! — с отчаянием воскликнула Констанс. — Но дело не в этом! Тебе известно, зачем он хотел меня видеть?
— Мне казалось, что вы с ним поссорились, и Мэтт хочет помириться.
— Милые бранятся… и так далее. Ты это имеешь в виду? — Констанс горько рассмеялась. — Ничего подобного! Мэтт приезжал сообщить мне, что я должна была, видите ли, предупредить руководство о своем уходе за три месяца. А не за один.
— Об уходе?! Значит, ты не передумала…
— Нет, не передумала. Это необходимо. Пойми, я не смогу больше там работать. По крайней мере, пока там работает Мэтт. — Она посмотрела Хейзл в глаза и с отчаянием в голосе призналась: — Я люблю его, а он меня — нет.
— Но он так волновался за тебя…
— Волновался, потому что спешил выбросить меня из своей жизни, а не наоборот! — Констанс говорила с непривычной для нее резкостью. Она взглянула на часы. — А теперь мне пора. Нужно успеть в Честер до начала часа пик.
— В Честер? — удивилась Хейзл.
— Поеду посмотрю, как там мой дом, — пояснила Констанс, старательно пряча глаза. — Я… я звонила сегодня в страховую компанию, и они сказали, что ремонт, в основном, закончен. Хочу посмотреть, что еще нужно сделать, перед тем как выставить дом на продажу.
Честно говоря, Констанс немного покривила душой. Она действительно звонила в страховую компанию, но там очень удивились ее звонку и не сразу поняли, чего она хочет. Констанс это показалось странным, но затем она, кажется, нашла ответ. После того как Кевин Райли разгромил ее дом, она отказывалась что-либо предпринимать, чтобы ее дом начали ремонтировать. Страховому агенту она устало сказала, что больше ничего не хочет слышать об этом доме. И вещи оттуда ей не нужны, ничего не нужно.
Она полностью возложила хлопоты по организации уборки и ремонта на страховую компанию, прибавив, что не имеет ни малейшего желания видеть этот дом.
Но так было до вчерашнего вечера, когда Мэтт жестоко бросил ей обвинение в трусости.
— Послушай, если хочешь, я могу поехать с тобой, — неуверенно предложила Хейзл.
Констанс без раздумий решительно отказалась:
— Нет, спасибо, я отлично справлюсь сама.
В доме, разумеется, поменяли все замки, но расторопный страховой агент переслал Констанс комплект новых ключей. Теперь эти ключи лежали в ее сумочке.
Поцеловав мать и сестру, Констанс вышла через заднюю дверь. От страха по спине ее бегали мурашки, но она твердо решила, что не проявит малодушия и не повернет обратно. Слова Мэтта по-прежнему звучали у нее в ушах.
Когда она уже садилась в свою машину, в доме зазвонил телефон. Хейзл сняла трубку и очень обрадовалась, узнав голос Мэтта.
