это. Тезисы, заранее заготовленные и продуманные им с преподавателем риторики, которые он использовал на той встрече. С пояснениями. Чтобы я не мучился с подслушиванием.
— Что? — захлопал глазами царь.
— Он знает каждый мой шаг. И позволяет иногда вот такие шутки.
Царь взял листки и почитал их.
Почерк был Алексея. Крупный, лаконичный, разборчивый, лишенный всяких рюшек и украшательств.
— Кто за ним стоит?
— Я не знаю. Сколько не искал — ничего не находил. Словно бы это он сам. Вот и подумай. Тебя сколько не будет? Года два? Может три. А мне с ним что делать? Страшно мне. Никогда ничего не боялся, а тут…
— Хватит меня разыгрывать. Страшно ему… эко выдумал.
— Это он Евдокии то укорот дал да к делу пристроил. Он. Я это не сразу понял. Но вот тут, в писанине этой ответ. Его рук дело.
— И что — хорошо укоротил?
— А бес его знает? Он умеет на уши присесть. Веришь? Нет? Я уже сам задумывался об обряде экзорцизма. И каждый раз останавливался лишь тем, что смотрел на принятие Алексеем причастия в церкви. Ну не может нечистая сила так жить. Однако и понять его не могу. Словно не ребенок, а взрослый он теперь. Да, жизни не знает, нашей жизни… Я не понимаю его и мне страшно. А тебя он слушается. Подражает. В пример ставит. Так что, если возьмешь с собой — всем спокойнее будет.
— Ты не дури. Федор Юрьевич, неужто с ребенком справиться не сможешь?
— С ребенком? Да. А с бесенком не знаю. Ты не хмурься. Его ныне так прозывают за глаза. И не спроста.
— А что Адриан?
— Он сказывает, что преображение сына твоего произошло в церкви, оттого и не стоит искать злого умысла в том. И надобно принимать как божью благодать.
— Вот он — глас разума. — произнес Петр и похлопал Ромодановского по плечу. — Ты просто не выспался. Оттого и хвори всякие в голову лезут. Дурные. Ну какой он бесенок? Я с ним пообщался и Франц, и прочие. Ничего дурного в том нет. Хотя не по годам умен. Этим и смущает.
— А это? — потряс Ромодановский листами.
— Раз ты считаешь его столь любопытным, так и привлекай к своим делам. — пожал плечами Петр. — Мне его брать с собой не сподручно. Сам понимаешь — посольство будет непростым. Кто знает, как все там повернется? Не могу я рисковать и собой, и им…
Глава 2
1697 год, март, 17. Москва
Монастырские палаты.
Тишина.
Приглушенный свет, падающий из маленьких мутных окон.
Царевна Софья нервно перебирала четки, смотря на мужчину перед собой. Она не была монахиней. Просто здесь жила, словно бы в тюрьме. Хотя и в крайне хороших условиях. Почти что под домашним арестом. Почти. Патриарх Адриан старался не забывать о том, кем эта женщина являлась. И о том, что в случае внезапной смерти Петра, именно она окажется регентом, а то и царицей. Поэтому — да, арест, но максимально домашний…
— Все сделано? — тихо спросила она.
— Наши люди в Риге. Они опередили посольство и договорились.
— А если Петя не полезет на рожон?
— Петя? Ты верно шутишь. Скорее небо упадет на землю, чем этот бесноватый сдержит свой дурной нрав.
— А с Карлом удалось сговориться?
— Пока неизвестно. Наш человек еще не дал знать о том, чем все закончилось. Впрочем, это и не важно. Если все пойдет как надо, то в заварушке Петю убьют. И ты вновь станешь царицей.
— Регентом при малолетнем царе.
— Ты же не будешь повторять свою ошибку? Зачем?
— В надежде, что он окажется управляем в отличие от отца.
— Он? Я общался с ним. И испытывал острое желание придушить. Если он получит реальную власть — нам конец. Леша не Петя. Это хитрая, умная, изворотливая тварь. И это в свои то годы! Что там вырастет потом одному Богу известно.
— Тебя так испугал мальчик? — с насмешкой на лице фыркнула Софья. — Ты удивляешь меня.
— Я не хочу повторения провала. Сама понимаешь — мы все чудом выжили.
— У меня нет детей. И у меня нет наследников. По нашей линии больше мужчин с правом наследования не осталось. Так что Леша нам нужен.
— Ты его не знаешь. Это большой риск. Ему нужно голову сразу открутить, как представиться возможность.
— Ты ведь понимаешь, чем это закончится? Если мы ему открутим голову и лишим Россию законных наследников?
— Да. — нехотя ответил ее визави. — Новой Смутой. Но…
— Вот то-то и оно. — перебила его Софья. — Вряд ли кому-то из наших она нужна. Смута — мутная водица и не известно, кто ее вообще переживет. Быть может Россия вторую Смуту за один век и не выдержит. Или ты думаешь, что я так прямо счастлива и жажду сохранить жизнь этому помету Лопухиных по доброте душевной? Отнюдь, нет. Но выбора, вероятно, у нас не остается. Главное — это не допускать мальчика играть в потешные игры с солдатиками. Это слишком опасно. Тем более, если как ты говоришь, он умом не обделен. А так… царь и царь. Сидит себе и сидит. Если власти у него нет настоящей. А если еще и оженить правильно…
— Повторюсь — ты его не знаешь. А я уже столкнулся.
— Брось. Каким бы он ни был — мы справимся. Что он сделает, отрезанный от верных людей? Ничего.
— Возможно и так. — нехотя согласился собеседник, видя неподходящий настрой. — Главное, чтобы сейчас все задуманное получилось.
Софья покивала.
Чуть походила по помещению задумчиво. И не поворачивая, через плечо спросила:
— А если в Риге что-то пойдет не так? Комендант может и не решиться. Или даже пожелает взять денег еще и от Петра.
— Ему дали достаточно золота для подходящей решительности в таких делах. И если он нас обманет, то…
— То, что? Что мы с ним может сделать? Сообщим его королю? Он посмеется с комендантом над нами. Расскажем Пете? Погрозим пальчиком? Что?
— В нашем мире есть люди, которые умеют наказывать. Ядом ли. Кинжалом ли. Не суть важно. И если он обманет нас, то он умрет.
— Это если они до него смогут добраться.
— Тогда умрет его семья.
— Ты последнее время стал очень кровожаден, — усмехнулась Софья. — Но что-то в этом есть. Ему пообещали еще золото после дела?
— Да, конечно.
— Много?
— Столько же.
— Мало… он может решить, что половины с него довольно. А подставляться себе дороже. Молодой Карл непредсказуем. Говорят, что он живет понятиями каких-то восторженных книг. А убийство монарха…
