стал боярам, чья сынки лоботрясы ничего учить не желают. Но на этом все. Дистанцировался от сына, стараясь держаться подальше. Едва ли не избегая.
Стратегия царя по отношению к изменившемуся сыну была предельно проста и неприятна для последнего. Он просто не понимал этих изменений, а потому они его пугали. И он решил, не без подсказок советников — подождать. Просто подождать и посмотреть. Сколько? А кто его знает? Пока не убедится, что парню можно доверять. Из-за чего Алексею приходилось самому искать встреч и самому пытаться вытянуть отца на разговоры. Подлавливая, когда тот подвыпивши находился в хорошем расположении духа.
— О! Сынок! — воскликнул как-то Петр, увидев сына на приеме, на которые частично тот являлся с мамой или тетей, но держался особняком. — Я вот только рассказывал английскому посланнику о твоем изобретении. О полевой печи для шатров.
— Это очень лестно пап, — обозначив чопорный поклон ответил сын. — Только я не изобретал ее. Я руководил учителями, с которыми мы все вместе продумывали. Я больше задавал правильные вопросы и уточнял неясные вещи. А потом организовывал опыты. Эта печь не только лишь моя заслуга.
— Ого! — удивился царь и демонстративно пощупал сыну голову. — Жара нет. Смотр! Учись! — показывая пальцем на Алексея обратился Петр к Меншикову. — А? Какая скромность!
Алексей демонстративно потупился, вроде как в стеснении.
Меншиков также демонстративно смутился.
Скосились друг на друга.
И поняв, что оба кривляются, не выдержав улыбнулись уголком губ.
Петр же, еще немного похваставшись сыном, утратил к нему интерес, вернувшись к беседе с английским посланником.
— Отец, я хотел с тобой о печке той как раз поговорить.
— А? О чем? А… И что? — несколько сконфуженно произнес царь, которого с мысли сбили.
— Я слышал ты отдал ее выделку в Тулу.
— Да, так и есть.
— Позволь мне самому мастерскую поставить для их изготовления.
— ЧЕГО? — удивленно переспросил Петр. — Да ты же мал еще!
— Я ведь смог как-то управиться с учителями, когда ее выдумывали. Да и сделали ее в моей мастерской для опытов. Я уже знаю, как и что там делать надобно. И организация выделки таких печей стало бы частью моего обучения.
— Ну… — как-то растерялся Петр. — Ты же ничего не смыслишь в таких делах.
— Печи, как мне сказали, нужны не к спеху. Поэтому, если ты позволишь, я могу погулять по Москве и поглядеть как знающий люд дела делает. Поучиться. По мастерским всяким погулять.
— Так ты царский сын, а не заводчика какого. Зачем тебе по мастерским ходить? — спросил Меншиков.
— Отец мой ведь в Туле не просто так вникал в работу мастеровых, и в походе к Азову командовал лично галерой. Тоже ведь учился и разбирался что к чему. Вот и я мыслю — попробовать так. Подражая доброму примеру отца моего.
— Да ну… мал ты еще. — как-то неуверенно произнес царь, которому польстила такая оценка.
— Позволь ему, — встряла Наталья. — Я присмотрю, чтобы чего не вышло.
— А тебе то это к чему?
— Любопытно что из этого выйдет.
В общем — уговорили.
А вместе с тем и вопрос с учителями порешали. О подготовке Петра к Великому посольству знали все. Вот Алексей и убедил отца среди прочего попробовать подобрать ему лучших преподавателей по полезным предметам. Заодно и ученый люд в Москву подтащить, да преподавать в Славяно-греко-латинскую академию пристроить ежели получится.
Такие славные обстоятельства случались редко.
Петр выпивал частенько, уважая эту форму увеселения. Но далеко не всегда от алкоголя приходил в благодушие. Чаще его охватывало буйное веселье, которое не располагало к решению вопросов. А бывало, что и мрачное состояние духа.
Его ближайшее окружение старалось тоже пользоваться этим обстоятельством. Так что Алексей сумел подойти к отцу только с третьей попытке. До и после его оттеняли, занимая чем-то. Например, беседой. А там было как? На полчаса прозевал — и поздно. Царь либо увлекся слишком и уже буйно-веселый, либо спать уходил, либо еще что.
Царевич, впрочем, не дергался и не переживал.
Ключевые для себя вопросы он сумел порешать. А на большее в текущей обстановке особо и не рассчитывал.
Попытки же подойти к отцу на трезвую натыкались на чрезмерную осторожность, подозрительность и холодность. Петр Алексеевич пока не доверял своему сыну. И над этим требовалось поработать. Грустно конечно, все-таки родной сын. Но ничего не попишешь. Алексей сам бы был крайне напряжен в той, старой жизни, увидев в ребенке такие изменения…
Пока царевич стоял на крыльце и думал, вдыхая свежий морозный воздух, царь обсуждал с Ромодановским в очередной раз вопрос по Великому посольству. И приготовлениям к нему, включая дела домашние, столичные. Коснулись и сына…
— Удалось выяснить кто эти слухи про него распускал?
— Пока нет. Ловки больно.
— Кого подозреваешь?
— Милославских. Да и Леша сам про них говорил.
— И он? Опять он. Мне иногда кажется, что он ныне в Москве уже повсюду.
— Так и есть. Леша крайне любознателен.
— Любознателен? Вот так? До политических интриг? В шесть лет?
— Неисповедимы пути Господа нашего, — пожав плечами ответил Федор Юрьевич и перекрестился.
— И что, у него есть какие-то доказательства?
— Нет. Он меня как-то спросил — а кому эти слухи распускать выгодно? И по здравому рассуждению никому кроме Милославских оно и не нужно.
— Так-то да. Разумно. — покивал Петр. — Только подобные измышления мы им в вину поставить не можем.
— Потому и сказываю, что доказательств нет. За каждым их шагом стараюсь следить. Но осторожны. Как дикий зверь осторожны. Словно нутром мое внимание чуют.
Петр помолчал.
— Может с собой возьмешь? — с надеждой спросил Ромодановский. — Сына то.
— Мал еще.
— Мыслит то он вполне взросло.
— Боюсь тяготы путешествия не перенесет.
— Да ты что? Он уже о-го-го! Ты не смотри на рост. Смотри как тянет.
— Федор Юрьевич ты в себе?
— Не очень.
— Почему? Что случилось?
— Боюсь я с ним наедине оставаться… в одном городе. Раньше я думал, что это я все про всех знаю. А теперь понимаю, что и про меня все знают. Притом, что Преображенский приказ у меня в руках. А что у Леши? Я до конца не понимаю.
— Ты в себе? — нахмурившись спросил царь.
— На почитай, — выложил Ромодановский на стол листки.
— Что сие?
— После того, как Евдокия с Анной встретилась супруга твоя заперлась дома и носа оттуда не показывала. Сидела там обиженная. Так сынок отправился туда. Ну я и решил — узнать, о чем разговор пойдет. Получилось неважно. Только с Петром Аварамовичем Большим все складно сошлось. Удалось слово в слово подслушать. А вечером Леша прислал вот
