останавливает шквал нарастающей внутри истерики. А ведь она права!
Даже Фраза такая есть: «Делай что должно, и будь что будем» Правда, в древнеримском варианте она звучит немного иначе. Я помню это, потому что в школе брала однажды из библиотеки сборник древних афоризмов. Мне нравилось выписывать их себе в блокнотик и перечитывать долгими грустными вечерами, слушая через стенку, как на кухне одиноко звякает гранённым стаканом вечно бухой папаша.
Что ж, пусть таки будет.
"Дела, что должен, и свершится, чему суждено."
Всего на одно мгновение я прикрываю глаза и сглатываю ком в горле. Потом шепчу:
— Только не показывайся ему на глаза… — и выхожу из здания на высокий пандус.
К асфальту ведёт короткая железная лесенка, но спуск по ней кажется бесконечно долгим. Поднять глаза и посмотреть в сторону гаражей я осмеливаюсь только на самой последней ступеньке — слишком боюсь, что от страха подогнутся колени, а это гарантия падения. Это было бы немудрено при виде моего персонального кошмара — до жути «безобидного» очкарика с моей Настюшей в его власти.
Там стоит машина… грязно-белый микроавтобус. Но сестрёнки нигде нет. Зато Филин на месте, ждёт меня, привалившись плечом к дверце. Глаз почти не видно из-под низко надвинутой бейсболки, зато свежий шрам от моего кактуса, вонзившегося ему в щеку при последнем нападении, отлично просматривается.
Серая ветровка у него оттопырена рукой во внутреннем кармане. И когда я подхожу ближе, он оттягивает край ветровки, демонстрируя мне пистолет.
— Приветик, — его голос звучит дружелюбно, но глаза как мёртвые. Нечеловечески расчетливые, как у социопата из какого-нибудь триллера. И от этого сочетания у меня волосы дыбом.
В горле так сухо, что приходится сглотнуть дважды, чтобы заговорить. Вся слюна куда-то испарилась.
— Здравствуйте. Где девочка? — спрашиваю его вежливо.
— В машине, — лениво отвечает Филин, разглядывая меня.
— Давайте меняться. Я еду с вами, а она остаётся здесь.
Он медлит, склонив голову набок.
— Хмм… а что, если мне забрать вас обеих? Тебе будет скучно одной… овечка. Пусть ягнёночек составит тебе компанию.
У меня сердце уходит в пятки.
— Вы обещали обмен, — я стараюсь не показывать страх и говорить ровнее, но голос все равно подрагивает, выдавая мое состояние.
Филин медленно скребёт ногтями подбородок, заросший редкой щетиной с пролысинами, как это бывает у русоволосых мужчин с уклоном в светлый блонд.
— Ну, честно говоря, — внезапно откровенничает он, — я и не собирался отпускать твою соплюху… с чего мне это делать? Ты здесь, она здесь, все козыри у меня.
— ВЫ обещали. Дали слово. — Господи, зачем я говорю эту чушь, ведь и так ясно, что слова для такого человека ничего не значат! Но меня уже понесло, и становиться я не могу. — Неужели вам не жаль девочку? Она же совсем ребёнок.
— Серьёзно? — Филин делает вид, что на секунду задумался, а затем нагло ухмыляется мне в лицо. — Не-а. Ваще не жалко. Назови другую причину, чтобы я ее оставил здесь.
Он издевается надо мной, понимаю я внезапно. Наслаждается каждым мгновением чужого испуга и своей власти над другим человеком.
Псих, настоящий псих.
А самое страшное, что этот псих прошел военную подготовку. Кажется, Артём говорил, что у него за плечами остался опыт тайных диверсий после службы в горячих точках.
Представляю, как его злит тот факт, что при его послужном списке недавнее похищение детей не состоялось из-за вмешательства такого недоразумения, как я.
Ведь его неудачу можно объяснить только его собственной самонадеянностью. И тем, что он совершенно не принимал никого всерьез.
А теперь всё изменилось. И свидетельство тому — пистолет, нацеленный мне в живот из-под серой ветровки.
Я смотрю в его бездушные глаза и четко понимаю — не проймешь его никакими сентиментальными словами. Жалость, человечность, обещания — всё это лишь мишура для него. Военные люди чаще живут и действуют только с позиции целесообразности и расчета.
И у меня вдруг проклевывается идея.
— Хорошо, — киваю я покорно. — Вот вам причина оставить Настю здесь. Она — ребенок и не умеет справляться с эмоциями. Будет привлекать много внимания своими капризами, куда бы вы ее не повезли. Её присутствие отнимет у вас уйму энергии и доставит слишком много хлопот. Возня с ней того не стоит. А вот со мной одной будет гораздо проще. И контролировать меня одну гораздо легче, чем нас двоих, согласны?
Высказав это всё, я почти перестаю дышать, отслеживая каждое микродвижение его мимики. И с безумной радостью понимаю, что новый довод подействовал, как надо. Ухмыляться Филин перестает и недовольно щурится на микроавтобус, в котором заперта моя плачущая Настюша.
Размышляет он недолго.
— Ладно. Занимай место своей плаксы и скажи ей, чтобы заткнулась, пока мы не уедем. Иначе заберу обеих, усекла?
— Да, — быстро киваю я, не сводя с него глаз.
Ногти вливаются в ладони так, что те саднят. Наверное, сама себя поранила.
Филин щурится на меня через стёклышки очков, тускло поблескивающих под козырьком бейсболки. Потом усмехается и сильным рывком толкает дверь микроавтобуса, и та отъезжает в сторону. Моя Настюша вылетает оттуда, словно перепуганный птенчик, и сразу прыгает мне на шею.
Цела. Она цела и невредима!
Слёзы облегчения застилают мне глаза мутной пеленой. Я прижимаю ее к себе всего одно мгновение, целуя детски пухлую щёку, и шепчу на ухо:
— Солнышко, не плачь. — Тебя сейчас заберёт одна девушка в очках, зовут Диана, доверься ей. Всё будет хорошо. Я люблю тебя!
Глава 20. В дачном плену
Грязно-белый микроавтобус едет по городу неспешно, тщательно соблюдая все правила дорожного движения. Филин ни разу не позволяет себе «сыграть в шашечки» на обгон, как это любят делать водители-торопыги и лихачи. А на знакомом перекрестке перед поворотом на пустую лесную дорогу он целых полчаса тащится в пробке за стареньким дряхлым автобусом, хотя возможностей обогнать его предоставляется довольно много.
Я сижу в салоне микроавтобуса, прислонившись лбом к грязному стеклу. Мысли невесёлые.
Мой старенький телефон Филин отнял и выбросил ещё на выезде возле гаражей, сразу же как я села в машину. Да ещё и не поленился проверить мою сумочку в поисках. других гаджетов, так что связаться ни с кем возможности нет. Что ждёт меня там, куда едет бывший бизнес-партнер Царевичева? И что сейчас делает Артем? Будет ли он вспоминать свою Золушку, если она вдруг исчезнет, сгинет навсегда бесследно?
Нет, эти мысли подтачивают и без того пошатнувшееся самообладание и делают меня слабой.
Нельзя, не надо об этом думать. В минуты жизненных
