class="p1">Теперь вот хочется перекусить.
Но как же голодовка?!
И забастовка.
Желудок вопиюще громко начинает даже не бурчать, а выть! На всю комнату издает устрашающие звуки. Во рту совсем пересохло.
Так никуда не годится!
Решительно откинув в сторону одеяло, я встаю и спускаюсь по лестнице.
Направляюсь на кухню. Устраивать забастовку и голодовку на пустой желудок — дело неблагодарное. Подкреплюсь хорошенько, а потом, полная сил, устраю Лорсанову такую забастовку, что он сам будет умолять меня снова заняться танцами и будет за три километра обходить стороной танцевальные залы.
Приготовив себе вкусный, сытный завтрак, съедаю его с большим аппетитом и тщательно прибираю за собой посуду. Потом, взяв из корзины с фруктами большое, зеленое яблоко, вонзаю в него зубы и, наслаждаясь сочным вкусом, поднимаюсь по лестнице на второй этаж.
Спальню Лорсанова нахожу без труда. Стучусь по двери, прежде чем войти. В ответ слышатся шорохи, звуки приглушенный. Но мужчина не спешит вставать.
Я отсчитала еще несколько секунд. Мне кажется, этого вполне достаточно, чтобы Лорсанов прикрылся сам и прикрыл свою любовницу, на случай, если она у него там тайком появилась.
— Доброе утро!
Лорсанов лежит на кровати с закрытыми глазами и часто-часто дышит. Еще он потный… Пот по лицу катится градом. Я подумала, что он, действительно, только что был с любовницей.
— Я не вовремя?
Лорсанов шумно сглатывает, медленно открывает глаза, но смотрит на меня так, словно не видит или не узнает. Странный у него взгляд, мутный, рассредоточенный. Такого взгляда я прежде не видела.
Поневоле отступаю. Затея вслух рассказать о забастовке уже не кажется такой привлекательной.
— Телефон, — выдыхает Лорсанов.
Телефон лежит на тумбе. Он, что сам, взять не может? Или решил, что я буду исполнять все его прихоти?
Самое время обрадовать мужчину, что это не так!
— У меня забастовка! Я ничего делать не буду. А еще я объявляю голодовку! Через час, — добавляю тише, потому что надкусанное яблоко находится в моей руке. — Так что возьми сам свой телефон!
Резко развернувшись, иду к двери.
— Это не шутки, — скрипит зубами Довлатов.
Медленно обернувшись, смотрю на него. Он выглядит побледневшим.
— Тебе плохо?
— Да. Подай телефон. Там номер врача. На быстром наборе… Позвони.
Я понимаю, что дело плохо.
Поэтому подбегаю к тумбе, беру в руки телефон. Пароля нет, но стоит разблокировать экран, как на дисплее появляется фото. Улыбающийся Лорсанов в обнимку с девушкой.
Ого… Он умеет ТАК улыбаться?
Выглядит счастливым, влюбленным и немного легкомысленным.
Легкая зависть щекочет сердце перышком. Потом я отбрасываю в сторону эти дурацкие мысли, звоню врачу.
Он обещает, что приедет через час.
Через час?!
А мне что делать? Лорсанов выглядит так словно он вот-вот помрет! Я начинаю ходить возле кровати кругами.
— Чем думал отец, когда отдавал меня жениху, у которого врач на быстром наборе? — бормочу себе под нос. — Вот помрет, а мне что делать?
Не знаю, слышит ли меня Лорсанов. Он изредка глаза открывает и с трудом поворачивает голову.
Вообще-то я могу уехать. Прямо сейчас! Никто меня не оставновит… Он просто не в состоянии это сделать.
Такой соблазн! Я с аппетитом смотрю на дверь. Мне есть восемнадцать. Могу вообще далеко-далеко уехать, и все!
Но как же Лорсанов?
Бросаю взгляд на часы. До приезда врача еще пятьдесят пять минут!
Какой кошмар! Всего пять минут ожидания прошло, а я уже извелась.
Я точно не выдержу ждать, бездействуя!
— Может быть, тебе дать попить? Лекарство какое-то?
Подобравшись к Лорсанову, опускаю ладонь на его лоб. Он словно кипяток, весь горит.
— Может быть, подать тебе влажное полотенце? Ты горячий! Сильно потеешь.
— Да. Я горячий.
По губам Лорсанова скользит едва заметная усмешка.
— Ничего не делай. Просто болтай.
Просто болтай? Как радио, что ли?!
Тем не менее, начинаю чесать языком обо всем подряд.
Сама смотрю на часы, стрелки сдвинулись прилично так и словно замерли у той самой отметки, когда должен появиться врач.
Да когда же приедет этот врач?! Плетется как улитка, которая едет верхом на черепахе!
— Врач скоро будет. Уверена, он уже рядом!
Найдя пальцы Лорсанова, лежащие поверх одеяла, я накрываю их ладонью. Мужчина морщится, как будто ему неприятно или очень больно. Я спешу отдернуть руку.
— Не убирай.
Камилла
К моменту появления врача Лорсанову становится совсем худо.
Он так стискивает мои пальцы, что они побелели в месте, где он меня касается, а по краям разливается красный.
Я с трудом отнимаю руку, она вся онемела, ее ломит, едва ли не до самого плеча. Открываю врачу.
— Сулим Тимурович, — представляется. — Где Довлат?
— Наверху, в своей спальне! Побыстрее, пожалуйста!
Он оборачивается и кивком приглашает еще кого-то.
За ним в доме появляются двое крепких санитаров с носилками.
— За мной, — командует коротко. — Ему плохо?
— Он лежит, скрипит зубами, вспотел, как лошадь на скачках. Горячий, как печь. Вроде может двигаться, он меня за руку схватил, но не встает. Что с ним такое?! Лихорадка? Столбняк? Эпидемия какая-то?! Паралич?
Я бегу следом за врачом по лестнице, быстро его обгоняю и смотрю сверху вниз, как он спешит по ступенькам, но спешит недостаточно!
— Для врача, который находится на быстром наборе, вы слишком медленны!
— В сторону, — сдвигает меня рукой.
Я — за ним следом.
Сулим Тимурович склоняется над Лорсановым.
— Привет, старая перечница, — ощупывает осторожно. — Давно приступ?
— С раннего утра. После зарядки.
Я замечаю большое полотенце, сброшенное на пол.
— Зарядка? Не похоже, что это была простая зарядка.
— Поднялся из зала. Успел принять душ, дойти до кровати и все. Накрыло, — едва слышно свистит Лорсанов.
— А я предупреждал. Теперь без операции не обойтись.
— Нет. Только не это.
— Увы, но это уже не тебе решать. На носилки его.
Лорсанов пытается возразить еще что-то, но отключается.
Все ускоряется в тот же миг.
Все спешат. Но действуют сосредоточенно.
Я бегу следом, чудом успев схватить рюкзак, бутылку с водой, два телефоа и зарядное устройство.
Я так спешу, что только после прибытия в больницу замечаю, как именно я надела кроссовки: перепутав левый с правым и даже не зашнуровав, как следует.
***
Маюсь в коридоре.
Так страшно…
Ужасно…
Эти стены безразличные и холодные.
Палаты.
Окошки в двери каждой из них, как пустые глазницы смерти.
Я боялась больниц. На
