мальчишек, чтобы те не лезли под копыта лошадей. Остаётся загадкой, с чем связана такая толстокожесть этого смурного человека.
Эрвин отчего-то решает, что виной тому бумажная порука: всё равно все отчётные документы будут вдумчиво писать подчинённые, высчитывая число потери — человеческой и материальной, а Шадис лишь поставит подпись, прочитав выверенные командирами рапорты. Даже похоронки командор подписывает слепо: он не вглядывается в имена, за него это делает Эрвин. Методично переносит фамилии из списка пропавших и погибших за Стенами в бланки, что получат семьи погибших.
Разведка сворачивает на менее людную улицу, курсируя по городу к следующей стене. Смит вдруг расчётливо прикидывает, что нужно будет выполнить по прибытии в штаб и в какой последовательности. Объём предстоящей бумажной волокиты помечается в сознании красным флажком: слишком много придётся заполнять. Эрвин холодно сжимает поводья и хмурится, размышляя, кто лучше всего подойдёт на должность пишущего раба. В голове сами собой всплывают списки раненых, которые точно не смогут ближайшие месяцы выполнять привычные тренировочные манёвры.
Эрвин оглядывается на ближайшую повозку, которую сопровождала его группа, и натыкается взглядом на Катрину Бишоп, что едет близко к лазаретной телеге, конвоируя её с правой стороны. Изредка лейтенант переглядывается с кем-то внутри и улыбается. Эрвину не требуется отдёргивать полог, чтобы понять, кто переговаривается с охраной. Леви. Заключение хирурга о нём звучало как “месяц без усиленной физической нагрузки, рекомендован отпуск по больничному листу”. Помимо Аккермана в этой повозке — четыре человека: Нанаба, Гергер, Моблит и Васкес; распаренные жарой и качкой, они наверняка спят. Ближе к хвосту колонны есть ещё несколько кибиток с ранеными.
Командир едва улыбается, размышляя. Месяц. Это даже больше, чем требуется, чтобы заполнить подотчётные формы.
— А раненых посмотри сколько… — жалостливо причитает молодая девушка, замечая повозки. — И такие молодые…
Среди прохожих вдруг разносится вздох:
— А в этой… Неужели? Нет, ты только посмотри, это же он! — Эрвин выцепляет в голосе восторженность и тут же хмурится: был уговор, чтобы солдат в повозках не было видно толпе. — Это же сильнейший воин человечества — капитан Леви!
Двое мальцов, невесть откуда взявшиеся, с ловкой дошлостью тут же подаются ближе, прошмыгивают через ряд конвойных и принимаются бежать рядом с разведкой. Ребятам не больше десяти; загорелые, белобрысые братья пытаются то ли просто зацепиться за край повозки, то ли даже в неё влезь. Они наскоро забираются на подножку, огульно свистя.
— Капитан Леви! — с придыханием хрипло кричит один из них, когда на него вдруг падает тень. Обернувшись, мальчишка встречается взглядом с Катриной, что выравнивается и пускает своего упрямого коня ехать медленнее. Бурун подбрыкивает, но сбавляет ход, фыркнув.
— Вам не следует здесь быть, — лейтенант находит глазами командира и недовольно поджимает губы: Эрвин уже заметил произошедшее, всем конвойным влетит. Большее, что она может сделать — уберечь неразумных детей от проблем. — Уходите, пока вас не взяла полиция за нарушение строя корпуса.
Мальчик постарше вздрагивает. Видимо он опасается неприятностей: по лицу пробегает тень и он вдумчиво кивает, тяня за рукав младшего, чтобы тот отцепился от повозки. Но его брат вдруг упрямо вскидывает голову:
— Я хочу увидеть сильнейшего воина! — капризно шипит он. Кáта едва успевает среагировать, как полог, закрывавший бричку, вдруг распахивается и тонкое запястье упёртого дитя перехватывает крепкая забинтованная ладонь.
— Лейтенант права, у вас будут большие проблемы, если не слезете с повозки сейчас же, — хмуро возвещает Аккерман, выныривая из лазаретной темноты. Оба парня испуганно дергаются, чуть не сваливаясь вниз, но капитан тянет одного за запястье, а старшего хватает второй рукой за грудки. — Чем скорее, тем лучше…
— К-капитан… — старший мальчишка начинает говорить запинаясь, а младший лишь удивлённо распахивает рот и хлопает ресницами, во все глаза рассматривая всё: бинты на груди, что видны через разрез рубахи, свежий шрам над бровью и горящие холодом голубо-серые радужки, играющие твёрдым прищуром. — Капитан Леви?..
— Он самый. Вас как зовут? — голос Аккермана звучит строго, но Кáта вдруг украдкой улыбается. Эта строгость очень деланная: любой человек, действительно знающий Леви, наверняка бы вычленил наигранность.
— Я Лори, — сипло отзывается старший. — А это Келл, мой брат…
— Чу́дно. Ну, вот он я. Насмотрелись? — мальчишки запальчиво кивают, преисполненные восторгом. — А теперь, Лори и Келл, уносите ноги, пока за вами не явились. Подобный проступок — не детские игры, так что не доставляйте родителям лишних хлопот.
Лори переглядывается с братом: младший обиженно дуется, видимо, ожидая более радушный приём, а, быть может, целую торжественную церемонию. Однако через миг мальцы следуют совету и спрыгивают. На дороге поднимаются клубы пыли. Старший вскакивает первым, и, быстро сжав руку в кулак, ударяет в грудь, над сердцем, отдавая честь.
— Я хочу вступить в разведку и служить Человечеству, как вы! — громко заявляет он, теперь уже без запинок. Младший пытается провернуть тот же трюк, но из-за спешки лишь больше елозит по земле.
Катрина с грустью смотрит, как силуэты мальчишек удаляются, растворяясь в толпе разведки. Леви сухо цокает, качая головой:
— Тц, мечтательные дуралеи, — констатирует он. — Тянуться за Стены, думая, что там как в сказочках, которые рассказывает Оруо по возвращении домой: тысяча титанов, бравая разведка и миллион подвигов… И всё красиво, чинно и благородно. Никаких смертей…
— Но за Стенами всё же есть целый мир, — рассеянно замечает Кáта, перебирая пальцами поводья. — Есть на что посмотреть…
Леви хмурится, вероятно, злясь на романтизм, далёкий от реальности.
— Их тянет за Стены просто потому, что там есть загадка. Интрига. Что-то, о чём никто не знает: в школах об этом говорят вскользь, а в библиотеках нет сохранившихся трудов… — Аккерман запинается. Кривя губы в линию неприязни, быстро достаёт платок и глушит в нём подступающий кашель; в последнее время Леви с трудом давались долгие разговоры. — И эти дети придумывают себе красивую небылицу, а от незнания эта сказка предстаёт в ярких красках и положительных тонах… — Повозку встряхивает на неровной дороге. Аккерман вцепляется в деревянный бортик, сжимая костяшки пальцев до побеления, и шипит от боли. Бишоп чувствует, как её сердце сжимается от беспомощности. За Стенами действительно кроется слишком многое, что способно навредить людям. Даже таким сильным, как капитан специального отряда.
— Доктор Эйр едет рядом, с третьим отрядом. Леви, послать за ним? — настороженно уточняет Кáта. — Наверняка в Стенах он может быстро достать что-то кроме морфина…
— Не хочу. Обойдусь. Не так уж сильно болит, — сипит капитан в ответ и хмурится, продолжая смотреть вдаль города, где уже давно скрылись два мальчика, отчаянно желающие посвятить свои сердца Человечеству, даже не догадываясь, что это означает. Однако
