я битый час с тобой разговариваю? — вскипел Шубин. — Иди, нечего нам тут говорить! И возьми этот журнал, выбрось в урну где-нибудь по пути… Чертова дыра.
— Ладно, — сказал Блинов. — Постараемся сделать… Вопросы-то тут пустяковые. Если б вы мне машины сказали отремонтировать…
— Я тебя просил отремонтировать машины?
— Их не ремонтировать, их выбросить надо.
— Я тебя просил их ремонтировать?
— Все понял, Борис Иванович.
Ничего он еще не понял. Шубин сказал:
— Машинами, может быть, не ты будешь заниматься.
— Баба с воза, кобыле легче, — сказал Блинов.
Шубин повеселел. Ему казалось, что-то улучшилось в цехе, но в цехе ничего не изменилось. Улучшилось только положение самого Шубина: он начал работать.
Половина записей в журнале относилась к Блинову, треть — к энергетику Куцу. Куц пришел и первым делом взглянул на свои часы — на худой руке под крахмальной манжетой кремовой рубашки:
— Кран у Кадола остановился, мотор сожгли, сейчас меняем.
Одевался он чрезвычайно аккуратно по моде своей юности пятидесятых годов. Прочитал страницу, спросил:
— Как это родилось?
— Замечания сегодняшней оперативки, — напомнил Шубин.
— Наговорить можно много, — сказал Куц. — Сырые все вопросы. Цфасман просит двигатель на коксоподаче поставить. Я с начала месяца третий ему ставлю. Он их жжет. На него не напасешься.
— Хорошо. Это по двигателю. Еще что?
Куц перебрал все вопросы, и всюду по его объяснениям получалось, что записана бессмыслица, а делать надо совсем другое.
— А это еще что: отремонтировать автомат газированной воды? Какой автомат?! — Он опять посмотрел на часы.
— Это в термообрубном корпусе, — пояснил Шубин, несколько смешавшись. — Это я сам записал. Не работает автомат.
Куц снисходительно засмеялся:
— Сегодня починим его, Борис Иванович, будет газированная вода. Остальное уж извините. Вопросы не проработаны.
Шубин сказал:
— Аркадий Васильевич, в таком случае я прошу вас сейчас разыскать начальников отделений и с каждым согласовать все записанные вопросы. Найдите совместные решения и сроки и принесите мне.
— Все равно, Борис Иванович, ничего не получится. У меня половину людей забрали, к машинам поставили.
— Это уже второй вопрос, Аркадий Васильевич. Давайте сначала решим первый.
— Мне кажется, наоборот: ваш вопрос второй, а мой первый. Как же без людей?
— Ну так давайте начнем со второго.
— С людей?
— Нет, с того, что я попросил вас сделать.
— Хорошо, — поднялся Куц. — Я больше не нужен?
— А вопросы вы не записали? — Шубин вытащил блокнотик. — Вот возьмите блокнотик.
— Я предпочел бы получить людей, — засмеялся Куц, но блокнотик взял и, стоя, сделал в нем какие-то пометки.
Шубин ждал, когда он уйдет, чтобы заглянуть в папку с заявлениями. Он загадал, что увидит там заявление Куца и не увидит заявления Блинова, и ему хотелось проверить себя.
В папке оказались оба заявления. Из начальников участков и цеховых служб не было заявлений только Сухоцкой и Цфасмана. Он подумал, что ему понравился Блинов и, видимо, он понравился Блинову, а Куц ему не понравился и это тоже, наверно, взаимно. Так бывало почти всегда. Словно отношения его с людьми определялись не делом, а были заранее предопределены какими-то силами, подобными притяжению и отталкиванию. С годами все чаще казалось ему, что эти силы перевешивают дело. И отношение Смоляка к нему, нежелание Смоляка растопить холодок между ними тоже зависело от этих сил.
Оставалось по две-три записи Кадолу, Сухоцкой и Цфасману. Шубин вышел в цех с журналом под мышкой. На плавке дым и чад застилали пролет. Цфасман с одним из заливщиков тащили кислородный баллон. Седые курчавые волосы взмокли от пота. Начальник плавки заметил Шубина, опустил баллон, подошел:
— Что-то хотели спросить, Борис Иванович?
Заливщик, не опуская свою сторону баллона, ждал, пока они поговорят.
— Нет, — сказал Шубин. Не решился открывать журнал. Мешал заливщик, придерживающий руками баллон.
— Конвейер с обеда не двигался, боюсь посадить печь.
Формовщики, приспособив вместо стола какой-то фанерный щит, забивали «козла», сидя на модельных плитах. По мостовому крану под цеховой крышей ползали электрики, один из электриков внизу объяснялся с Куцем.
Шубину стало неловко. Люди ликвидировали аварию, а он оказался лишним, ходил с нелепым журналом, в котором были записаны мелкие несрочные вопросы, в то время как самые срочные, самые горячие — решались без него. Он даже мешал: пока Куц сидел у него, здесь простаивал конвейер.
— …я думал, что новый мотор, — оправдывался электрик перед Куцем. — Мы там всегда ставим новые…
Аккуратный, щеголеватый и старомодный Куц «загнул» трехэтажным матом. Повернулся к Шубину.
— Сорвали смену. Нет ни единого двигателя.
— А на заводе есть?
— Завод большой, на заводе много чего есть…
— Какой мотор? — спросил Шубин. — Напишите мне на бумажке.
Он все-таки оставался заместителем главного инженера. Не тратя времени на то, чтобы подняться к себе, позвонил от Кадола.
— У главного энергетика совещание, — ответила секретарша.
— Соедините, — сказал Шубин. — Это Шубин беспокоит…
Электродвигатель доставили через полчаса. Сам главный энергетик явился. Почем зря кричал на Куца. Нужно было устанавливать двигатель, и потянулась цепочка задач, и Шубин звонил, вызывал людей, связывал одного человека с другим, угрожал, просил, и оказался втянутым в карусель, из которой выбрался к середине второй смены. Хватился журнала и нашел его на столе в конторе Кадола. И только тогда вспомнил, что, проведя пять часов рядом с Куцем, забыл напомнить тому о своем собственном задании: согласовать вопросы оперативки с начальниками отделений.
Только дома он почувствовал усталость. Ужинать не стал, лег на тахту. Ночью будет храпеть. Зина ненавидит это.
Усталость сохранилась до утра. На всех участках снова сорвали задания. Шубин прошел по цеху, стараясь не задерживаться нигде, чтобы не завертеться, как вчера с мотором, в карусели мелочей. Увидел на земледелке Рокеева и Сухоцкую, но пока добрался до них, Рокеев исчез. Сухоцкая плакала.
— Что у тебя? — спросил он.
Она не отвечала.
— Дома что-нибудь?
Покачала головой. Он ушел к себе. Новиков опять читал за столом газету, сложенную до размеров кармана. Шубин сказал, чтобы сегодня он снова сидел у снабженцев, добывая материалы, и Новиков ушел. Шубин пометил в календаре: не забыть про него, висит человек в воздухе, без зарплаты останется. Вскоре появился Рокеев. Он нервничал, и это неприятно было Шубину. Была в глубине души надежда на молодость и
