уроки». Арви удивляло, как уныло и невкусно завтракают в этой семье, как отец раздражается из-за ерунды и раздаёт затрещины детям. У Тролле была совершенно другая обстановка: самодура по утрам дрыхла, зато Пяйве даже после попойки вставал, чтобы глотнуть с Урсулой и Арви кофе, проводить их до двери, поцеловать. У Матиаса завтракали кашей и тошнотворным омлетом, дурно пахло из уборной. А у Тролле всегда были вазы с розами, разноцветные гиацинты в горшках, горячий крендель с орехами и пирожные на серебряном блюде. Пышная горничная, пышные булки, зимой за окном темно, но сверкает хрустальная люстра. Господин Фридман, когда бывал в гостях, вылезал из своей комнаты со скрипкой и играл детям на прощание какую-нибудь прекрасную мелодию Грига, а встречал маршем Мендельсона. «Дома всегда было красиво и весело. Всегда был праздник. Даже в суровые времена “сухого закона” звенели бокалы – доктор выписывал отцу коньяк и шампанское. В моей комнате порядок и минимум вещей, как и в голове – всё строго. Но мне совершенно необходимы все эти ковры, пальмы и уютный хаос за порогом. Дом у нас – то ли музей, то ли лавка старьёвщика. У архитектора та же история, они с отцом похожи в своём умении вить гнёзда и радоваться жизни. Мать умерла, отец женился на холодной женщине, которая ни разу не прижала нас к груди, но была и остаётся вполне корректной. Всё же мы были счастливы».
Утром после бессонной ночи архитектор Канерва с Урсулой и Пяйве с самодурой пошли в церковь. Молодёжь осталась дома. Эйно заснул ещё за десертом. Арви помог племяннику дотащиться до кровати, сам решил «подумать» в библиотеке, уселся в любимое удобное кресло и задремал в тёмном уголке. Проснулся от разговора – пришли Йозеф и Анна. Дядя не стал сразу выдавать своё присутствие – не потому, что решил пошпионить, просто не хотелось прерывать сладкий полусон. А через пять минут подавать голос было уже поздно. По приставной лесенке Анна добралась до томов «Тысячи и одной ночи», взяла один и начала читать Йозефу:
– «Она встала и сняла одежды и, оставшись обнажённой, распустила волосы покровом и бросилась в водоём. Она стала играть в воде и плескалась и плевалась и, набрав воды в рот, обрызгала носильщика, а потом она вымыла свои члены и то, что между бёдрами и, выйдя из воды, бросилась носильщику на колени»[45]. Йозеф, покажи, как ты меня держал над волнами, когда спасал. – Судя по возне, парень жарко обнимал Анну. – Нет, подожди! На мне ведь не было одежды, смотри, не было платья, не было чулок…
Арви, вжавшись в кресло, слышал, как племянница торопливо раздевается. Он не думал, что эти ребята, столь скромные, сдержанные при взрослых, способны на такую страсть, мычание, рычание, смех и стоны.
Потом Анна сыграла ноктюрн на стареньком «Бехштейне», который стоял у окна, закрытого тяжёлыми красными занавесками.
Они покинули библиотеку, так и не заметив Арви. За обедом дядя поглядывал на Анну и Йозефа и диву давался – как чинно они переговариваются, сдержанно улыбаются друг другу, будто недавно познакомились. Вечером не удержался, донёс отцу. Пяйве ответил, что влюблённых уже десять раз застукали, но ничего не говорили – а смысл? Йозеф получил на несколько лет вид на жительство, будет поступать в университет, Анна хорошая девушка, прекрасно смешивает краски, ходит на курсы, может, возьмут в Рисовальную школу. «Мы не расстанемся с Йозефом, тут ему будет лучше, чем в дикой Германии, где не любят Хаима Сутина!»
Арви вернулся в Терийоки. Однажды в феврале, гуляя по берегу залива, глядя, как тает, опустившись на лёд, раскалённый шар и всё вокруг становится сиреневым и синим, Арви понял, что дозрел до семейной жизни. Ему захотелось прямо сейчас оказаться в маленьком уютном доме с заснеженным огородиком и женщиной, которая всегда будет рядом. Пусть там живут её старые родители и пусть появится пара маленьких мальчиков с внимательными глазками. Пусть она будет не Прекрасной Дамой – эту, похоже, не дождёшься, – а обычной крепкой бабой. Арви прослезился, ударил себя в грудь и на следующий день, закупая в Райволе тушёнку для армейского склада, встретил рыжую Лийсу.
Лийсе было двадцать лет, она вела хозяйство на хуторе своего вдового папаши, помогала резать кур, свежевать быков и делала великолепную тушёнку. Арви вскрыл банку, попробовал с ножа и заказал «таких две тысячи».
У Лийсы не было жениха. Раз в неделю Арви прибегал на лыжах в Райволу, чтобы встретиться с девушкой. Райвола распадалась на две части – верхнюю, на горе, с пашнями и полями, и нижнюю – с церковью, школами и рекой. На своей верхотуре Лийса с гордостью показывала Арви птичий двор, свинарник, обширный хлев и дивный вид на лесные дали чуть не на сотню километров. Водила в одно специальное место, где виден «лучший закат».
Пахло прелой землёй и навозом, над поросячьей едой поднимался пар. Арви дико возбуждался от этой здоровой крестьянской обстановки и бросался обнимать Лийсу. Помогал ей работать: вместе сгребали навоз, кидали сено. Он даже научился доить: по пальцам текло парное молоко, по – щекам слёзы умиления.
Папаша строго следил за нравственностью Лийсы, господину офицеру почтительно жал руку, но поглядывал с подозрением – что это ты ходишь, а не сватаешься? Арви со сватовством не торопился и вёл себя как юный Йозеф – обнимался с девушкой тайком.
В свинарнике было тепло и темно. В углу, у загона, где обитал племенной осеменитель Пекка, Арви бросал на сено шинель и заваливал Лийсу. Хряк внимательно наблюдал за действиями господина офицера. Похрюкивая, одобрительно их комментировал.
В магазине Пааволайнена Арви покупал конфеты для Лийсы, бутылку для подозрительного отца и колотый сахар для Пекки. Каждый раз, бросая шинель у загона, Арви угощал хряка кусочком сахара и говорил: «Не настучи папаше!» Пекка обожал Арви, завидев его, приветственно кивал, обещал всё сохранить в тайне и только боялся, что случится свадьба и тогда уже не будет смешной возни в углу и угощения.
Арви решил познакомить Лийсу с племянниками. Романтическая Анна, думая про возлюбленную дядюшки, видела внутренним взором прекрасную девушку, очень похожую на поэтессу Эдит Сёдергран, которая жила в Райволе, рано умерла, писала стихи про лиру, звёзды и одинокие валуны. Летом всей компанией втроём поехали к Лийсе. За окном, взявшись за руки в танце, прыгали ёлки. Под стук колёс Анна повторяла – сбиваясь, морщась, пытаясь вспомнить верные слова: «“Чего бояться мне? Я дочь Вселенной, частица малая её великой силы,
