таких имеются...
Вообще сорокалетние наши — жестковатые парни. Но от дела не бегут. С утра до ночи — экономика, текучесть кадров, нехватка материалов, трест, выговор, форма два, сметы, перерасход, главк, выговор, перспективный план, переброска, срочный объект, распыление, консервация, партийно-хозяйственный актив, отчёт, баланс, фонды, министерство, выговор, сводка, авария, рапорт, пусковой период. Киев, Москва, орден, план, экономия...
Я говорю Николаю:
— Лида жаловалась, что видит тебя раз в неделю.
— Давеча оперативка. Тут плановые объекты, за которые — голова долой, а ещё в дополнение школу надо закончить к учебному году, кровь из носу. Вне титула работ — памятник учёному. А вокруг памятника — чтоб пейзаж был достойный, не заскучать бы монументу. Горсовет набережную курирует — без единого солдата, а города бери. Набережная тоже нужна, как-никак лицо города, и я патриот, и мне хочется, чтобы речке удобно, а человеку красиво. Не выговоров боюсь — совесть подгоняет...
Вот такая карусель у Николая. В отпуск не пошёл — лето, зной, а надо «нажимать», поскольку масштаб новый, дело надо сделать и себя показать. Каждое утро зелёная «Волга» подкатывает, домой привозит затемно...
— Ты бы хоть в сад ко мне съездил, — как-то говорю ему. — Хоть бы в речке искупался, отдохнул...
Сигаретой попыхивает, мотает головой.
— Главный объект сдам, тогда — передышка.
А главный объект его — это металлургический завод, равного которому нет в Европе. Министерство, говорит, на плечах у него, ждёт первой катанки, комиссия контроля на объекте, выездная редакция. Вместе с объектом — жильё сдавать в комплексе, часто это слово приходится слышать и набирать на линотипе, очень оно нравится журналистам, да и в народе привилось. В комплексе готовится сдача: без жилья производство не примут. Лида извелась из-за этого комплекса — мужа не видит, за него тревожится, да и за себя тоже, наверно: мужик молодой, привлекательный. Ну, только про это Клавдия с Лидкой шепчутся, а я про то не думаю — чепуха. Всё больше мне Николай по душе, вхожу в его трудную жизнь, тем более, что стал он как-то поближе да поразговорчивей.
Хотя и редко видимся, а всё же как встретимся, новое что-нибудь и расскажет.
Однажды пришли они к нам, Николай с Лидой. Гляжу на зятя — на себя не похож. Редко его таким скучным вижу.
— Что случилось? — спрашиваю. — Что ты, Николай, не в себе? По службе что или с ней, с Лидой?..
— По службе.
Лида в слёзы. Николай говорит:
— Не трудись, Лида. Никто не оценит.
— Если не секрет, расскажите. Я в этих делах...
А что «я в этих делах» — и сказать не могу. Ничего я в этих делах, в строительстве то есть, не смыслю. Но на сей раз быстро сообразил.
— Хорошо, — говорю, выслушав исповедь, — что счёл возможным поделиться с отцом, с тестем, иначе говоря. Я хотя и не строитель, но в партии, слава богу, сорок лет и партийного чутья не лишился. Неладное затеял твой Сергунцов — я его ещё с новоселья приметил, человек склизкий, неуважительный. А хочет казаться приятным...
— Он тоже не виноват. На него в главке жмут.
— Жмот он, это, действительно, факт, — сыграл я на слове. — Так, как ты рассказываешь, — это худо. Что делать думаешь?
— А я уже сделал. И думать нечего.
С того, видать, и пошло. Невесёлая стала жизнь у Николая. Проявил характер — в глаза Сергунцову высказал, что́ думал. Закон, мол, есть закон, и нарушать его негоже.
Смотрел на Николая, слушал и ушам своим не верил. Неужто тот это Николай, что яблоньку мою припалил?
Рапорт этот, сказали ему, не для нас с тобой нужен, прогрессивки и так хватает. Для подъёма масс надо, для политики...
Николай же — на своём:
— Филькину грамоту подписывать не стану. А на политику нечего возводить напраслину. Она в нашей стране на правде строится.
— Ну что ж, пеняй на себя. Подумаешь, велика птица. Мы тебя выдвинули, мы тебя и задвинем.
Это ему такие слова Сергунцов говорил, что на новоселье гулял и со мной собеседование имел.
Николай мой рукой махнул:
— На объекты-то ездили, товарищ Сергунцов? — спрашивает. — В новых квартирах бывали? Нет, не у начальника управления на новоселье, а в тех квартирах, что под сдачу суём? Газ не подведён, горячей воды нет, мусоропровод, лифт бездействуют. Как сдавать будем?
— Дело дней, — отвечает. — Тут дорога́ ложка к обеду. Обязательство наше горит. Коли подпишешь — стимул появится. Бери ручку.
Николай головой мотнул — ни в какую.
— Вот он, товарищи, оказывается, какой. А мы-то верили в него... Квартиру дали.
— Моя вина, что взял.
— Как же ты теперь с Сергунцовым? — спрашиваю. — Ведь по работе вам приходится встречаться. Как он к тебе относится?
— Он умный мужик. Всё как прежде. До случая.
Лида не выдержала, напустилась:
— Во всём этом ты, папа, виноват. Учишь благородству, принципиальности. Почему не подписать то, что другие подписывают? Раз надо, значит надо. Один в поле не воин.
Вот так. В таком духе.
Господи, думаю! Кого воспитал? Кому пример подавал?
— Лида! Прекрати. Сейчас же!
Спасибо Николаю. Навёл порядок в собственном доме, да и в моей душе.
Рапорт всё же послали. Без подписи Николая. И даже в газетах напечатали.
Обстановка довольно натянутая, словно струны на арфе Вероники. Слушал однажды в жизни, в садах наших, тихий её концерт.
3
Недавно сняли Сергунцова.
Как и следовало ожидать, то, что проделал он с рапортом, никому не нужно — и государству, конечно, прежде всего.
Николай нанёс начальнику сокрушительный удар. Выступление его на партийном собрании в тресте дошло до райкома. Он пришёл к нам после собрания возбуждённый, распалённый. Его сопровождала Лида: в острые моменты она всегда рядышком с мужем.
— Может, не по-товарищески? Может, подсидел? Неверно. Я предостерегал. Хотел удержать, потому что видел — катится человек по наклонной. Перед ним уже, можно сказать, про́пасть, а он своё, на связи надеется. Связи у него есть где-то в главке или министерстве. Но, помилуйте...
Видно, что-то мучило Николая, так как всё время он доказывал себе, доказывал вслух, что только принцип руководил им.
— Теперь такие пируэты не проходят, всё стало строже. Нынче звонарей не любят, всё по-деловому, по букве и духу закона. Дал обязательство — выполняй. Но только без декоративного оформления. Сергунцов же обязательство дал, покрасовался на трибуне, обворожил публику да и сел на мель. Рапорт тащит — авось пройдёт, ещё на месяц-другой оттянет провал. Не дали — засекли. Как может такой руководитель пользоваться уважением масс? Он временщик, лишь бы сегодня «роскошно»
