— Тогда акулам приходится надевать черные очки, — засмеялся Никита.
— Я представляю! — расхохотался он. — Толпу одноглазых акул, берущих на абордаж кабинет окулиста!
— Под бульканье! — зашелся от смеха Никита. — Какого марша?
— Сейчас узнаешь. Все время подпевай мне «пупа-пупа», — велела Лаврова и торжественно провозгласила: — Выступает хор боевых акул Карибского военного округа!
Когда Лаврова закончила петь, ребенок уже не подпевал, он катался по траве, выкидывая коленца.
— Бесилово! — визжал он от смеха. — Пупа ква!
— Что бы ты сделала с сокровищами? — отсмеявшись, спросил Никита.
— М-м. Купила бы тропический остров. А ты?
— А я бы парусник, — мечтательно произнес он. — Трехмачтовый, с пушечной палубой.
— Тогда я на своем острове построю причал, чтобы ты всегда мог пришвартоваться.
— Пусть твой остров и мой парусник будут общими. Нашими. Согласна?
— Согласна. — Она пожала ему руку. — Давай пошлем шапки в Картахену. На разведку.
— Только свяжем наши шары вместе, тогда шапкам будет не скучно лететь.
Они прицепили шары к своим шапкам и отпустили. В синее небо летели сверкающие шапки в сопровождении почетного бело-розового эскорта дирижаблей. Шапки держали курс на юг. К самой Картахене. Лаврова и Никита салютовали им по-армейски.
— С тобой веселее, чем в школе, — сказал Никита.
— Да, — согласилась Лаврова и взяла его за руку.
Они зашагали к дому под звуки воинственного акульего марша, положенного на музыку великого Моцарта.
— Как провели время? — спросил вечером Минотавр.
— Здорово! — крикнул ребенок. — Ерундили весь день!
— В смысле? — Минотавр поднял брови.
— Не понял.
— Папа ква! — засмеялся Никита.
Минотавр отвернулся.
Глава 14
На балконе у Лавровой Линка делилась своей всепоглощающей любовью к Стасу.
— Почему мы от них так зависим? — спросила она.
— Про дзинь и дзянь слышала? — поинтересовалась Аська и побренчала вилкой по стакану.
Линка кивнула.
— Ну вот. Сними фиговый лист и зри в корень.
— Жалеем впрок, — задумалась Линка. — Они природой назначены быть пушечным мясом.
— У-сю-сю, — скривилась Аська. — Святой Наиль!
Линка раздраженно нахмурилась.
— Кстати, я посмотрела «2046» [2]. Листала каналы и случайно наткнулась, — объявила Аська. — Не впечатляет.
— Важен контекст, — не согласилась Лаврова.
Под контекстом подразумевался Линкин одноклассник Наиль. С первого класса и по сей день его мучила любовь к Линке. Линка плакалась ему в жилетку, целовала мимоходом в щеку, забывала поздравить в день рождения, заявлялась среди ночи с ворохом друзей, просила ключ от квартиры для встреч с другими мужчинами и снова целовала мимоходом. Наиль мучился и страдал. Насколько сильно, не знал никто, но он подарил Линке «2046» со словами: «Похоже на нас». «Спасибо», — сказала Линка и в знак дружеского расположения, не раздеваясь, полежала с ним на его кровати на расстоянии вытянутой руки. Недолго. Потом легко поднялась и ушла восвояси.
— Оглянулась? — спросила Аська.
Линка подняла на Аську недоумевающий взгляд.
— Вдруг помер? — членораздельно пояснила Аська слабоумной Линке.
— Да ну, — отмахнулась та. — Что с ним сделается?
Действительно, Наиль был жив до сих пор, он обреченно ждал Линку.
— Притерпелся, живя надеждой, — говаривала Аська. — Не приведи господь надежде осуществиться. Парень не вынесет разочарования.
— Аська! Ну хватит, — взмолилась Линка. — Мы же не об этом.
— Ах да. Забыла. Мы о высоком. Ну, и что дальше с нашим Стасиком?
— У него такой тембр, — Линкины глаза затуманились, — низкий, бархатистый. У меня всякий раз мурашки по коже. Слышу его голос, и плакать хочется.
— Отрежь яйца и смейся, — посоветовала Аська и откупорила очередную бутылку пива.
— У тебя руки так и чешутся отрезать что-нибудь, — разозлилась Линка. — Хирург ты наш!
— Хирург-яйцерезка! — захохотала Аська. — А я терпеть ненавижу, когда наши хирурги пялятся на рентгенснимок органов малого таза и ржут как кони, глядя на спираль. Ржут твоим любимым тембром, между прочим.
— Это не тембр. Это вибрация голосовых связок потоком воздуха. — Лаврова пропела басом. — Балалайка блынь-блынь-блынь-блынь!
— И гармошка дрынь-дрынь-дрынь-дрынь! — басом поддержала Аська.
— Погремушка бла-бла, — грустно согласилась Линка.
* * *
Никита стал ходить на занятия в изостудию. Лаврова рассказывала ему о великих художниках. Она показывала ему репродукции удивительных картин Джузеппе Арчимбольдо, вдохновленного рисунками Леонардо, индийскими миниатюрами, древними манускриптами, где растения, лица, фигурки складывались как мозаики из других; плодов, фигурок и лиц.
— Здесь изображены времена года. Они соответствуют этапам возраста человека. Угадай, где лето, весна, осень и где юность, молодость, старость.
— Это просто, — отвечал понятливый ребенок.
Лаврова им гордилась. Она, затаив дыхание, следила, как его пальцы бережно касаются дешевых репродукций гения Арчимбольдо.
— Что тебе больше понравилось?
— «Весна» понравилась, а «Осень» нет.
— Почему не понравилась?
— Ну, — Никита вдруг передернул плечами. — Она рыхлая, мягкая, вся расползается. Пахнет гнилыми яблоками, и вкус у нее горько-сладкий. Противный. Он еще долго на языке и зубах остается. Понимаешь?
Никита видел, слышал, чувствовал, мыслил живыми образами. Лаврова этому не удивлялась. Таким, по ее мнению, и должен быть настоящий художник.
— Творчество Арчимбольдо следует «Тайной философии», суть которой заключается в том, что каждый предмет, процесс или мысль имеет две разные стороны одного и того же, белую и черную, жизнь и смерть. Плавно или яростно перетекают они из одного состояния в другое, вкладываются друг в друга, как матрешки, всегда меняясь местами. Сегодня это маленькая матрешка, а завтра она самая большая, — переиначивала по-своему Лаврова.
— Как это?
— В «Тайной философии» написано: огонь горяч и сух, земля суха и холодна, вода холодна и влажна, воздух влажен и горяч. Все это колдовские превращения, загадочные метаморфозы одного и того же единственного существа Замкнутый цикл необыкновенной жизни природы.
