Правда, значит это, как оказалась, что она просто связана именно со мной и окончательно покинула свою ипокатастиму. А вовсе не то, что она взяла и вошла в мой мини-клан.
А так… У нас с тёткой вообще странные отношения!
Я стараюсь, но конкретно мною она всегда недовольна. «Приемлемо», произнесённое через губу, – лучшая похвальба. Затрещины, подзатыльники и оскорбления – естественная часть любой тренировки. В то время как ту же Алёну она разве что не облизывает, правда, пока я занят, гоняет как сидорову козу!
Был бы я домашним ребёнком – непременно обиделся бы и заподозрил, что меня за что-то ненавидят. Но я прошёл школу Нахаловки, да и отец о воспитании будущих наёмников много рассказывал. Хотя, оказывается, он был чародеем, но вряд ли врал.
Поэтому я прекрасно видел, как старается конкретно для меня эта женщина. Тянет не только того, на кого было указано сверху, но и его, то бишь мою, учебную руку. А ещё и Алёнку, которая, в отличие от остальных её учеников, совершенно не желает учиться не только драться, но и вообще быть чародейкой.
– И всё равно, – не согласился я с Громовым. – Ламашова – клёвая тётка. Хотел бы я, чтобы она была у нас с сентября. Вместо Мистериона. Может быть, и Леночка бы осталась жива.
Громов промолчал, но в итоге всё-таки пожал плечами. В его понимании, если учиться, то у лучшего. Если тренироваться, то с более сильным. Если любить, то Княгиню…
Но в этот момент я случайно поймал брошенный на меня взгляд, и в нём мне померещилась обида и затаённая боль, так что я оборвал собственные мысли. А ведь всего лишь гильдейская девушка Суханова в совместных спаррингах всегда разделывала гордого Громова под орех! Не могло ли там быть каких-нибудь чувств? Ведь если вспомнить, когда всё было неясно, а я уже вышел из Сеченовской больницы, он обязательно при каждой встрече интересовался именно её здоровьем.
А не того же Алтынова, от которого тоже периодически отгребал. Естественно когда Золотой мальчик соизволил потренироваться с нами в своё свободное время.
Тем более что, несмотря на невозможность реализовать все свои амбиции в родном клане, Никита был если и не свободен в выборе спутницы жизни, то уж своих наложниц вполне мог подбирать самостоятельно. Что было бы невозможно, родись он воздушником в старшей семье главной ветви… Так не была ли одна серая, угукающая мышка чем-то значимым для него?
«Вот ж, блин! Чужая душа – реально потёмки!» – подумал я, вовсе не собираясь лезть в память и теребить приятеля, а вместо этого произнёс.
– Когда у вас возобновление миссий назначено?
– Середина марта, – ответил парень, открывая дверь в госпиталь и пропуская меня перед собой.
– А у нас – апрель, – хмыкнул я. – Наставница говорит, что сразу набьём необходимое количество и вернёмся к тренировкам.
– Наша намерена сделать то же самое, – кивнул Громов, а дальше мы попали в лапы к чаровникам, сразу приметившим как ожоги Никиты, так и наши окровавленные бинты.
Точнее, не настоящему персоналу, а будущим выпускникам этого года Сеченовки, входящим в руки, учащиеся в нашей Академии. Во втором полугодии, когда раскочегариваются первокурсники, их всегда присылают на практику. В противном случае госпиталь просто не справлялся бы с сезонным наплывом пациентов, в то время как у настоящих лекарей имелись более серьёзные дела, нежели лечить порезы и ожоги.
– Письмо пришло? – показательно незаинтересованно спросил Громов, когда мы, освободившись, вышли на крыльцо кампусного медицинского учреждения.
– Хельга рассказала? – не очень вежливо ответил я вопросом на вопрос.
– Да, – кивнул парень. – Испереживалась вся за тебя. Дура…
– Да ладно тебе, – нахмурился я.
– И ты дурак, – отмахнулся Никита. – Влюблённый и везучий.
– Я тебе щас в морду дам, – честно предупредил я его.
– Так ведь в том-то и дело, что дашь. Убедился уже, – усмехнулся парень. – Потому и завидую. Сколько там, три недели прошло, как твоя наставница объявилась? А ты уже меня превзошёл… Эх. Я до этого два месяца каноё… в общем, неважно!
– А почему твой клан своего наставника как репетитора к тебе не приставил? – поинтересовался я. – Разрешено ведь!
– Олег Юрьевич меня и Хельгу Александровну тренировать будет, – ответил Громов, потерев шею. – Из того, что она мне рассказывала о твоей тётке, ясно, что они одного поля ягодки. Только её он любит как дочь, а меня…
Да… Хельга недавно нарвалась на Марфу тоже Александровну. По моей вине причём. Слишком долго, почти две недели, мы не виделись наедине, а мне, словно наркоману, один раз попробовавшему алхимическую дурь, хотелось снова её поцеловать. Ну я и сбежал с одной из пар. С лекции по «Холмгарёрскому праву», зная, что у девушки окно в школьных занятиях. В результате мы были застигнуты врасплох на месте преступления и подвергнуты наказанию. Совместной тренировке. Не спаррингу, а тому издевательству над организмом, которое тётка Марфа зовёт физическим развитием.
С тех пор Хельга её очень уважает… её как учителя вообще уважают все, кто хоть раз бывал на тренировке, а особенно наша шестьдесят первая. А с другой стороны, боится. Особенно после чисто «женского» разговора, который провела с ней Бажова. В котором и рассказала о предстоящей мне дуэли со второкурсником. И что со мной станется, если она и дальше будет мешать мне тренироваться.
В общем, запугала она мою подружку знатно. Однако хоть открыто я с тех пор с ней так и не встречался, наркотиком, похоже, это было не только для меня, но и для неё. Так что тайные свидания в безлюдных углах возле школьной ограды на совпадающих переменах только участились. Поговорить у нас вдоволь из-за спешки не получалось, но эти встречи стали только ещё слаще, желаннее и волнительней.
И даже приятно было слышать, что Хельга волнуется за меня. Хотя воспоминания о том, насколько мягка была её небольшая, прижимающаяся ко мне через одежду грудь, начисто выметали из моей головы любые другие.
А ведь я мог похвастаться тем, что уже не мальчик и женскую грудь, Алёнкину, естественно, трогаю ежедневно! Да и вообще, много чего с ней делаю, ибо ночует она у меня. Правда, в последние полторы недели к тому моменту, как мы вечером оказываемся в общей спальне, сил на большее, нежели обнять друг друга и заснуть, у нас нет. К тому же ещё ночью меня насильно поднимают, и начинаются всё те же мытарства.
Считая и утренний салат в первом антракте. Правда, теперь я знаю, зачем и почему меня им кормят. Этот завтрак вовсе не для того, чтобы набить желудок перед боевой частью. А затем, чтобы приучить меня есть… именно траву!
В прямом смысле! За стеной, в Запретной Зоне, как, впрочем, и в Зелёной, зачастую не бывает съедобного мяса. Всё отравлено стихиями, и есть пойманных животных нельзя! ИРП же, которые можно унести с собой, ограничены размерами и весом, к тому же, возможно, придётся бросить вещмешок в бою или при отступлении. По тем же причинам отучают меня от соли, чтобы не привередничал, если что.
