— Но только она не уезжала из страны. Ее паспорт остался у нее дома.
— Верно, — сказал Вексфорд, — но мы не верим в поддельные паспорта, не так ли? Они могут быть только у шпионов, гангстеров и жуликов международного уровня, особенно у вымышленных. Однако если убийство было тщательно спланировано, он мог быть и у нее. Пусть это звучит невероятно, но она могла вывезти детей куда-нибудь и убить их, поддавшись порыву, — просто потому, что была психопаткой, ненавидящей подростков. Если для тебя все это полная ерунда, придумай что-нибудь получше.
Глава 8
Токсборо находится на северо-востоке от Кингсмаркэма, прямо за границей Кента, но по суссекскую сторону от дороги М20. Когда-то этот городок — памятник старины — был необычайно красив, но еще в 1970-е, когда в нем стала развиваться промышленность, началось его уничтожение, а когда от него к автостраде проложили подъездной путь, городок был разрушен окончательно. Однако несколько соседних деревень, расположенных в отдаленной сельской местности, по-прежнему оставались изолированными и сумели сохранить свою первозданную красоту. Одна из них — Пэссингэм-Сент-Джон (по непонятной причине ее название произносилось как «Пассем-Синджен») — находилась в двух милях от станции Пэссингэм-Парк и была любимым местом состоятельных людей, совершающих регулярные поездки за город. Таких, как Питер Бакстон, который два года назад приобрел Пэссингэм-Холл, чтобы проводить там уикэнды.
Поначалу Бакстон намеревался приезжать сюда каждую пятницу вечером, а в Лондон возвращаться в понедельник утром, но очень скоро обнаружил, что вырваться в сельский Кент было не так просто, как казалось. Хотя бы потому, что по пятницам с четырех до девяти вечера на дорогах ужасные пробки. Возвращение в понедельник утром тоже было ничуть не лучше. Более того, именно в пятницу или субботу вечером их с женой часто приглашали на лондонские приемы, отказаться от которых он, предприимчивый медиамагнат, просто не мог, а о тех, что устраивались в воскресный полдень, их оповещали заранее. Особенно зимой приглашения поступали быстро и неожиданно, поэтому в Пэссингэм-Холл, где они не были уже больше месяца, удалось выбраться только в первые выходные декабря.
Дом стоял на пологом холме, поэтому Бакстон практически не боялся затопления. В любом случае, Полин, которая два-три раза в неделю приходила присматривать за домом, уже сообщила Шэронн Бакстон, что все в порядке. Ее муж тоже работал у Бакстонов подручным и садовником, но уволился в октябре, сославшись на боль в спине. Горожанин Бакстон, родом из Гринвича, уже начинал понимать: эта хворь очень распространена в сельской местности. Откажешься оплатить элементарную помощь по высшему разряду — и у всех моментально заболят спины, да так, что никто не захочет подряжаться к тебе.
Они с Шэронн приехали очень поздно ночью в пятницу первого декабря, проехали по гравийной дороге через восемь акров леса и оказались у парадной двери. Уличные фонари уже зажгли, отопление включили, а кровать застелили свежим бельем. Во всяком случае, у Полин спина не болела. Уже было далеко за полночь, и Бакстоны сразу легли спать. Назавтра обещали хорошую погоду, без дождя, а в восемь тридцать утра Питера разбудил яркий солнечный свет, струившийся из окна в спальне. Он никогда не вставал так рано по выходным, а для сельских жителей Кента это было уже позднее утро.
Он было подумал принести Шэронн чашку чая, но потом решил не будить ее. Вместо этого надел недавно купленную барбуровскую куртку на меху, зеленые резиновые сапоги — предмет одежды, необходимый для сельского землевладельца, — и вышел на улицу. Солнце светило ярко, и на небе не было ни облачка. Питер непомерно гордился своими земельными владениями, простирающимися на двадцать акров, но никому этого не показывал. Даже Шэронн не знала. Она была уверена: такая женщина, как она, обязательно должна владеть этим садом, загоном, зеленым склоном и лесом, а больше ее ничего не волновало. Они по праву принадлежали ей, звезде подиума, одной из тех моделей, которых узнавали во всей стране, если не во всем мире (что отчасти преувеличенно). Но Питер тайно гордился своей землей. Он намеревался расширить ее и уже начал вести переговоры с фермером, владельцем соседнего поля. Он мечтал следующим летом устроить огромную вечеринку с шатрами, раскинутыми на лужайках, и столами для пикника, расставленными на солнечной, усыпанной цветами поляне, на открытом пространстве в центре леса.
Именно к этой поляне он сейчас и направлялся по узкой тропинке, которая, извиваясь, вела через грабовые плантации. Питер думал, что за время отсутствия мужа Полин травяной бордюр разрастется, но он был таким, как прежде, — Питер все еще не знал, что в ноябре-марте трава почти не растет. И все равно следует найти другого садовника или лесника чем быстрее, тем лучше. Шэронн ненавидит беспорядок, запущенность и небрежность. Ей нравится, чтобы на гостей, посетивших их впервые, все производило приятное впечатление. Тропинка свернула, и он удивился, что не слышно пения птиц. Раздавался только стрекот и жужжание сверла, и он решил, что какой-нибудь фермер чинит ограду. Но то был дятел, и если бы Питер знал об этом, расстроился бы не на шутку.
Тропинка поднималась к старой каменоломне, от которой влево уходила небольшая дорожка. Питер уже собирался пойти по ней, каменоломня — старое заброшенное месторождение мела — не интересовала его, но у поворота он заметил то, на что более наблюдательный человек обратил бы внимание, едва оказавшись на тропе. На гравии были отчетливо видны глубокие борозды, оставленные колесами машины. Эти борозды не были свежими: в них еще стояла вода, хотя дождя не было уже несколько дней. Питер посмотрел назад, откуда пришел, и увидел, что следы от колес начинаются раньше. Кто-то здесь явно побывал со времени его последнего визита в Пэссингэм-Холл. Мужу Полин, по ее словам, не разрешалось садиться за руль из-за боли в спине, а сама она водить не умела. Это были не они. Конечно, это мог быть фермер, но он бы пришел пешком. Кто-то вторгся сюда незаконно. Шэронн придет в ярость…
Питер прошел вдоль борозд к самой каменоломне. Было видно, что машина переехала на другую сторону, задев заросший травой край обрыва и два молодых деревца. Внизу, где росло множество небольших деревьев и кустов, он и увидел ее — темно-синюю. Машина лежала на боку, хотя полностью так и не перевернулась: ей помешали крепкие стволы деревьев. А потом в неровном солнечном свете, посреди спокойствия и тишины, нарушаемой только стуком дятла, он что-то почувствовал. Какой-то запах. Он ощущался и раньше, просто открывшееся зрелище ненадолго приглушило все остальные чувства. Этот запах был ему знаком. Когда-то Питер был молод, беден и по воскресеньям убирал в кухне одного ресторана. Потом ресторан закрыли, поскольку в нем не соблюдались правила гигиены, но еще до того как это произошло, однажды ночью он открыл пластиковую сумку, стоявшую у стены. У него в руках был полный совок собранного с пола мусора, который надо было выкинуть. Как только он открыл сумку, из нее вырвался жуткий запах, а на дне он увидел разлагающуюся требуху, по которой уже ползали белые личинки.
Из машины, стоявшей в каменоломне, шел почти такой же запах. Питер даже не собирался заглядывать внутрь, он не желал знать, что там. Ему расхотелось идти к поляне. Надо сделать единственное — вернуться домой и позвонить в полицию. Если бы у него был с собой сотовый телефон, как это всегда было в Лондоне, он позвонил бы прямо отсюда. Просто набрал бы 999, чтобы узнать, как позвонить в местный полицейский участок. Но сельские джентльмены в барбуровских куртках не носят с собой сотовых, они едва ли знают, что это такое. Питер вернулся той же дорогой, что и пришел; у него слегка подрагивали колени. Если бы он позавтракал перед тем, как отправиться на прогулку, его бы, наверное, стошнило.
