Толчок в грудь, от которого я отлетела на насильника, что стоял за спиной, и звук моей рвущейся клетчатой рубашки. Ненавидела её всей душой, но таким образом не планировала от неё избавляться. На правой стороне небольшой кармашек, к которому крепилась бирка с моим именем. Она отлетает на грязный разбитый асфальт вместе с пуговицами, открывая их взору мой топик, который я использовала в качестве бюстгальтера. В нём не было ничего, что могло бы вызвать сексуальное желание.
И они смотрят на меня, смеются, отпуская сальные шуточки, произнося вслух всё, что хотят втроём сделать со мной. Меня опутывает стыд – чёрный, как кромешная тьма, закрываешь глаза и тонешь в нём, задыхаясь. И не выбраться уже никогда, не спрятаться от него. Забиться бы в самый дальний угол и больше никогда из него не вылезать.
Снова толчок, на этот раз на землю, и ощущение, будто вместе с поношенными брюками с меня стаскивают кожу. Руки трепыхаются, когда я пытаюсь оттолкнуть нависшую надо мной тушу. Они, словно плети без мышц и сил, неспособны причинить ему даже неудобство.
Капает дождь, и я чувствую запах застарелого пота и пива. К горлу подступила тошнота, и, должно быть, он понял это по моему лицу.
– Только попробуй, шлюха, все зубы выбью, так нам будет даже удобнее, – сжав с силой мой подбородок, угрожает он.
Во рту разливается солоноватый вкус крови, смешиваясь со слезами, что струились по щекам, попадая на губы. Не понимаю, откуда взялась кровь.
Мои ноги разводят в стороны и входят в сухую девственную плоть резким толчком, так что очередной мой крик раздирает горло, и я получаю ещё один удар и следующую угрозу. Он елозит во мне, что-то шепчет на ухо, пока его друзья ждут своей очереди.
А мой дух словно уже покинул бренное тело. И пока в него вонзались, моя макушка билась об асфальт и я наблюдала, как толстая крыса проскочила рядом. Как крупная капля дождя отразилась ярким бликом на кусочке разбитой бутылки. Я смотрела на неё как завороженная. Острые края так и манили протянуть руку и сжать на ней пальцы. Совсем близко.
В меня вновь начала возвращаться жизнь. А с ней ярость. Красная, багряная, как кровь, размазанная между моих ног. Как кровь насильника, которая спустя минуту окропит мои руки горячей, вязкой жидкостью. Его кровь смыла мою боль, мой позор и стыд, утащив их вместе с его жизнью куда-то в землю. И канула в вечность.
Широко распахнутыми глазами я наблюдаю, как из раны, нанесённой мной, хлещет кровь. Я попала точно в ярёмную вену. Он умер спустя пару минут, смотря на меня удивлёнными и обиженными глазами. А его дружки просто сбежали.
Неоновые вывески горят красно-синими огнями, точно такими же как на подъехавшей полицейской машине. А я сидела у трупа с орудием убийства в руках. В голове даже не возникло мысли уносить отсюда ноги – меня ведь никто бы и не нашёл.
– Девушка, с вами всё в порядке? – обращается ко мне молодой служитель правопорядка, присаживаясь рядом на корточки.
Я сижу, держа раскрытые ладони на коленях, и в правой руке у меня стекляшка. Он забирает у меня её из рук, заворачивая в прозрачный мешок для вещдоков.
– Вызовите медиков, – произносит он в рацию, и через пару мгновений мне светят в глаза.
Врач, что проводила медицинское освидетельствование, была ко мне добра, несмотря на то, что моя одежда пропиталась чужой кровью. От её сочувственного взгляда, мягких прикосновений и тихих слов утешения я расплакалась.
– Всё хорошо, девочка, если можешь плакать – это хорошо, – почему-то повторяла она.
Глава 31Медсестра вложила в ладонь таблетку экстренной контрацепции – едва соображала, пригодится она мне или нет. А затем я отключилась. Сон оказался тревожным и непродолжительным. Выспаться никто не дал. Допросы проводились уже в иной тональности, отличной от моего общения с врачом.
Предоставленный штатом Нью-Йорк бесплатный адвокат мало озадачивался моим будущим. Оказалось, ему совершенно безразлично, проведу я его за решёткой или нет. И когда я предстала перед судом для предъявления обвинения, названный размер залога просто сразил наповал. Звонить кому-то из знакомых даже не имело смысла. Меня заключили под стражу.
Если до появления в моей жизни мистера Сандерса порой я сетовала на свою судьбу, то сейчас поняла, что всё произошедшее со мной ранее являлось лишь разминкой перед настоящим боем.
Я опустилась на койку, подобрав под себя ноги, опасаясь, что сокамерницы решат завязать со мной беседу. Всё здесь чужое и жуткое. Страх от неопределённости моего будущего разливался в груди тяжёлым свинцом. Поначалу казалось, что всё же элементарно и до невозможности просто, – я защищалась. Но государственному обвинителю почему-то казалось иначе.
Сотню раз я слышала один и тот же вопрос, обращённый ко мне: «Вам угрожала смертельная опасность?» Из раза в раз. Одно и то же. А я не могла понять, что следует ответить. Хотелось вопить во всё горло: «Меня насиловали! Я защищалась!»
Но где-то в глубине души я понимала, почему они об этом спрашивают. Ведь я могла нанести ранение в другое место. Руку. Ногу. Но я безошибочным ударом решила убить. Не дав ни единого шанса.
И сколько бы я ни перематывала в голове этот эпизод, каждый раз я видела один и тот же исход – его смерть. Я желала её. Не знала, что я способна на подобную жестокость, но не жалела о ней ни разу. Должно быть, в глубине моего естества жила эта безжалостность, и вот проснулась.
Мне не верили или не хотели верить. И я сама себе не верила. Но и вину тоже не чувствовала.
– Теа Торнтон, к вам посетитель, – услышала я жуткий голос надзирательницы и в удивлении подняла голову.
Папа? А кто же ещё… С момента ареста прошла неделя, а я до сих пор не набралась мужества сообщить ему. Оттягивала. Трусливо попросила нашего соседа за ним присмотреть. На этот разговор и истратила свой положенный по закону звонок.
Но это оказался вовсе не папа. А так хотелось верить, что я маленькая девочка, которую папа способен защитить и вызволить из любой беды. Но отец, возможно, даже и не заметил, что меня нет. Последнее время я приходила домой лишь ночевать.
В комнате для свиданий поджидал мистер Сандерс. Он окатил меня волной презрения, а я содрогнулась от холодного, лишённого всяких эмоций взгляда его мёртвых глаз. Почему раньше этого не замечала? Что там, под этой человеческой оболочкой, только гнетущая пустота? Вакуум. Крикни в него, а в ответ раздастся эхо.
Продал ли он душу за принадлежащие ему блага или родился уже без неё? Вопрос риторический.
– Как тебе здесь отдыхается, куколка? – спрашивает он, когда я присаживаюсь напротив. В его вопросе медово-елейные интонации от сладости которых тошнит.
– Зачем вы пришли? – игнорирую его попытку меня поддеть.
Интуиция подсказывает, что он не спроста здесь оказался. Вряд ли мимо проходил. И даже не для того, чтобы насладиться местью. За что? Исключительно потому, что посмеялась над ним в силу своей незрелости и глупости? Разве моё наказание соразмерно проступку?
