Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
Майя также изобрели и ввели в свои расчеты нуль. Удивительное открытие. Концепция нуля всегда была и остается зыбкой. Нуль ничего собой не представляет[33]. Пустой панцирь черепахи использовался для изображения символа нуля. По словам современного американского историка Джона Джастсона, «возможно, майя изобрели нуль». Многие эксперты все же не согласны: одни утверждают, что первыми были вавилоняне, другие – индейцы. Интересно, что Китай вплоть до IV в. н. э. не знал о нуле, а в Европу он пришел лишь в начале XII столетия от арабов. Перед нами яркий пример истории взаимовлияний – и одновременно открытия, не получившего развития. Майя не нашли никакой необходимости в дальнейшем использовании нуля. Европейцы, которые вступали в эпоху широкого международного товарообмена и банковского дела, напротив, нашли ему применение и выигрывали. Нуль определил понимание математики европейцами и облегчил торговые отношения.
Внезапно и загадочно завершилась эпоха майя. После 2000 лет существования она стремительно распалась. В VIII–IX вв. майя начали покидать свои города и пастбища, вытоптанные среди тропических лесов. Все заросло джунглями, но города и древние пирамиды можно обнаружить и сегодня. Методы аэрофотосъемки, используемые в Гватемале и на полуострове Юкатан в Мексике, свидетельствуют о существовании крупных сетей пресноводных каналов, земледелия в промышленных масштабах и обширных городов с пирамидами, храмами и площадями.
Из этой богатой смеси мезоамериканских цивилизаций выросла цивилизация ацтеков. В 1428 г. до н. э. три могущественных города-государства центральной Мексики – Теночтитлан, Тескоко и Тлакопан, заключили тройственный союз. Пока империя росла и достигала всех территорий центральной Мексики, от Карибского моря до Тихого океана, новая форма правления определила отношения новой империи с соседями в категорию «даннических».
Легендарный город Теночтитлан, расположенный на месте нынешнего Мехико, получил статус столицы империи. Теночтитлан основали на мелководье озера Тескоко, точнее, на болотистом острове. Место вряд ли можно было назвать удобным, даже несмотря на водную защиту. Остров осушили, соединили с материком насыпями, которые можно было легко оборонять, а терракотовые трубы приносили пресную воду из окрестных источников и рек. Сам город был выстроен полурешеткой, с хорошо продуманными каналами, насыпями, улицами, площадями, храмами и пирамидами. Всего за столетие город превратился в одно из чудес света. Поговаривали, что его население составляло более 300 000 человек – намного больше, чем в любом городе в Европе. Можно сравнить разве что с Ханчжоу и Каиром.
Для любого, кто впервые поднимался на холм, возвышавшийся над озером, Теночтитлан казался сном или, по крайней мере, островом-миражом, стоявшим на водной глади. На улицах города толпились люди, чьи предки мигрировали и отделились более семидесяти тысячелетий назад от Homo sapiens, которые эволюционировав, стали европейской разновидностью вида.
На рыночной площади низкорослые, коренастые торговцы с квадратными светло-коричневыми лицами, обрамленными прямыми черными волосами носили примитивную одежду из высушенных волокон листьев маги, агавы. Прилавки, каких больше нигде невозможно было увидеть, пестрили разнообразием и разноцветием продуктов: кукурузой, перцем, сладким картофелем, арахисом, какао-бобами, стручками ванили. Горожане жили со своими семьями в маленьких хижинах из мазанного плетня, вместе со своими домашними собаками и ручными индюшками. Они могли развлекаться, сидя на земле, играя на флейтах, эхом отзывавшиеся в криках экзотических попугаев, сидевших на крышах домов.
Королевский дворец с тысячью комнат, в каждой из которых располагалась ванная, больше всего поражал воображение. Два зоопарка находились в садах дворца: один с орлами и хищными птицами, а другой с оцелотами, большими дикими кошками с леопардовым окрасом, и игуанами, свирепыми черными драконоподобными рептилиями с гребнями на спинке. В дюжине прудов обитали уточки с разноцветными оперением.
И все же в самом сердце этого удивительного города находился его церемониальный центр с жертвенными пирамидами, где жители собирались поглядеть на шоу-кровопускание для богов. Любопытно, что жертвы церемоний, по-видимому, совершенно спокойно поднимались по ступеням пирамид и на удивление невозмутимо принимали тот факт, что их выпотрошат живьем. Предполагают, что жертвы до церемонии могли быть накачаны наркотиками, но данные археологии противоречат этому.
После обряда жертвы «скатывались по ступеням храма, орошая их кровью». Запекшаяся кровь и тела, падающие под ноги жителей, по-видимому, вызывали эмоции, нам незнакомые. Можно предположить, что собравшаяся толпа испытывала смесь сильных противоречивых чувств. Может быть, страх и сопереживание, укреплявшие господство власти, как это было во время публичных казней в других империях. Или извращенное ликование при виде смерти множества врагов. Может быть, даже катарсис, как это переживали зрители древнегреческой трагедии. На самом деле нет. Ацтеки, по-видимому, признавали, что кровопролитие – пища их богов, а также двигатель солнца, без которого неизбежно могли произойти катастрофа и конец нынешней эпохи.
В конце церемонии черепа тех, кто был принесен в жертву, складывались на стойках снаружи храмов. Невозможно определить количество жертв. Говорят, что в 1487 г. во время освящения нового храма Уицилопочтли, грозного бога солнца и войны, в жертву принесли 80 400 человек, включая женщин и детей. Это, конечно, преувеличение. С другой стороны, ученые сходятся во мнении, что каждый год в империи, как в это время, так и в предшествующие десятилетия, приносилось в жертву до 20 000 человек.
Когда три главных города-государства заключили союз, стало меньше поводов для войны и, следовательно, не хватало пленников для церемонии жертвоприношения. И даже череда мелких войн против соседних вассальных государств не могла обеспечить нужным количеством жертв. В 1450 г. разразился жестокий голод, и, по словам мексиканского антрополога XX в. Мигеля Леон-Портильи, жрецы объявили, что «боги разгневались на империю, и чтобы умилостивить их, нужно регулярно приносить людей в жертву».
Чтобы решить проблему, власти устраивали т. н. «битвы цветов», далеко не столь безобидные и очаровательные, как их название: избранные члены городов-государств принимали участие в ритуальных сражениях. Вместо смертельного оружия, участники использовали плоские деревянные дубинки, с помощью которых нужно было либо подчинить противника, либо лишить его сознания, не нанося серьезных ранений. Дополнительное преимущество этих жертвоприношений заключалось в том, что они обеспечивали военную подготовку и снабжали жертвами для ритуальных церемоний.
По-видимому, все это указывает на уничтожение любых остатков индивидуальности в обществе и всепоглощающую ауру коллективизма. Напротив, ацтеки развивали свое собственное уникальное самоощущение. По словам Джорджа Оруэлла, писавшего о своих современниках, «к пятидесяти годам каждый человек имеет то лицо, которое он заслужил». Более чем за полтысячелетия до Оруэлла ацтеки превратили это в свою собственную глубокую индивидуальную философию. Первоначально привилегированные «мудрецы» из жрецов развили подобный способ мышления, утверждая, что он происходит от «легендарного символа знания науатля – великой фигуры Кецалькоатля», бога, явившегося в виде пернатого змея и сотворившего человечество. Согласно его учению, «развивать свое лицо» должно быть целью каждого человека. Это устранило анонимность, в которой они родились, и позволило им «поставить зеркало перед своими собратьями». Такая философия давала возможность каждому человеку развивать самопознание, мудрость и заботу – как о себе, так и о своей семье и своем народе.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
