— Правильный вопрос, — одобряет он, пока его пальцы продвигаются ниже, оттягивают резинку элегантных трусиков: — Какое убожество.
— Ты все равно их разорвешь. Есть разница?
— Я хочу принять душ.
Фон Вейганд сбросил пиджак просто на пол.
— Мне выйти или смотреть? Я готова подождать, — робко интересуюсь, кивая на вновь закрывшийся проход.
— Мы сделаем это вдвоем.
Не решаюсь уточнить, что именно «это», и очень сожалею о своих недавних мыслях. Пусть лучше остается в одежде. Безопаснее и…
Галстук отправляется следом за пиджаком, туда же падает рубашка. Бряцает пряжка ремня…
Прости мою душу грешную. В комнате становится неожиданно душно. Костлявая рука безумия сдавливает горло. В такие моменты я обычно ухожу. Вот вижу трудность, разворачиваюсь и забиваю, пусть другие парятся, а я в сторонке перекурю. Нет, не сдаюсь и не отступаю. Предпочитаю уходить. Это ведь две большие разницы? Но куда, блин, уйдешь из самолета.
Успела забыла, как фон Вейганд выглядит без ничего. Совсем без ничего. Приходится поджать потрескавшиеся губы, покраснеть, отвести взгляд.
Bloody Hell.(Кровавый ад) Иначе не скажешь.
Он легко разрывает мои трусики, пальцы властно проникают внутрь, раскрывают постыдные тайны. От одного его вида мне хочется кончать и кончать. Его присутствие рядом сводит с ума. Увлекает за грань, где нет скучных черно-белых оттенков, где мир окрашен в красное. Кровь и страсть, а холод опасности крадется вдоль позвоночника. Если фон Вейганд создан держать плеть, то я создана стоять перед ним на коленях.
Глава 6.3
Он легко разрывает мои трусики, пальцы властно проникают внутрь, раскрывают постыдные тайны. От одного его вида мне хочется кончать и кончать. Его присутствие рядом сводит с ума. Увлекает за грань, где нет скучных черно-белых оттенков, где мир окрашен в красное. Кровь и страсть, а холод опасности крадется вдоль позвоночника. Если фон Вейганд создан держать плеть, то я создана стоять перед ним на коленях.
Думаете, не осознаю, это до чертиков не нормально?
Он подхватывает меня за талию и ставит в душевую кабину. Заходит сам, включает воду. Без привычных каблуков моя голова оказывается в районе его живота. Не то, чтобы мы раньше не купались вместе, не то, чтобы в те разы я была на каблуках или выше ростом… просто теперь все иначе. Абсолютно иначе.
— Приступай, — фон Вейганд протягивает мне мочалку.
Я больше не думаю, что он хоть чуточку мой. Никаких иллюзий. Верно? Мне хочется прижаться губами к его плоскому животу, потереться щекой о призывную дорожку волос, ведущую к огнестрельному орудию. Безотчетно хочется целовать, обнимать и касаться. Однако моих порывов не оценят. Правила игры ясны, и в них нет места нежности.
Четко выполняю инструкции. Гордость на помойку. Кажется, меня и нет здесь, есть только машина для удовлетворения потребностей. Возбуждаюсь и рефлексирую одновременно.
Чтобы намылить плечи, приходится встать на носочки, а там нечаянно прижимаюсь грудью, и чувствую мгновенный отклик его члена. Понимаю, последует продолжение, заранее напрягаюсь, но фон Вейганд не спешит. Он наблюдает за мной из-под полуприкрытых век, хищно усмехается и, забирая мочалку, сообщает:
— Моя очередь.
Вполне невинно намыливает меня, очень заботливо и непривычно нежно. Хорошего не жди. Невольно вздрагиваю, когда его большой палец нарушает пакт о ненападении. Уверенные движения срывают стон за стоном с раскрасневшихся губ. Теплые капли воды мгновенно становятся обжигающе-горячими. Кабина наполняется паром… или у меня плывет перед глазами. Прислоняюсь спиной к стеклу. Изуродованные ногти царапают влажную поверхность, руки тщетно ловят точку опоры. Жажду большего, нестерпимо и отчаянно. Растворяюсь в шальном круговороте, растворяюсь в этом пьянящем моменте, когда нет назойливых мыслей, и я чувствую, только чувствую… и плевать. К черту мир высокодуховных принципов. К черту все. Я просто хочу.
Нет. Только не это. Не это же?!
В столь трогательный момент полнейшего расслабления, другой его палец нагло проскальзывает туда, где аудиенции удостаивались исключительно ректальный градусник и клизма.
Сначала обалдеваю, а уже потом обращаю внимание на боль, кричу, брыкаюсь, пытаясь выскользнуть. Но какие шансы?
Фон Вейганд особо не церемонился: толкнул меня к противоположной стенке кабины и продолжил ритмичные движения пальцами. И там, и там.
Я орала и рыдала. Поверьте, его палец ощутимо толще ректального градусника и наконечника клизмы. Однако манипуляции шли на два фронта, и если один отчаянно бунтовал, то второй, который основной, с готовностью капитулировал. Боль постепенно затихла. Не знаю, на какие точки он нажимал, но очень скоро я орала совсем не от боли, а по телу прошла мелкая дрожь.
Он потянулся за чем-то. Похоже на гель для душа или… Пауза. Второй палец присоединился там, где совсем не ждали.
«Смазка поможет», — успела подумать я перед тем, как собственный душераздирающий вопль отшиб всякую охоту к размышлениям.
Адская боль. Моя задница разрывалась на части. Глаза лезли на лоб, и я захлебывалась в крике. Казалось, он засунул туда всю руку целиком, но это уж точно было невозможно. Я не отдавала отчета в том, сколько пальцев и где разместились. Я кричала, плакала, умоляла, больше не пытаясь вырваться. Попытки только умножали боль.
— Прекрати истерику и расслабься. Крови нет, значит, все нормально, — безразлично заявил фон Вейганд.
Он имеет меня пальцами, крутит, массирует, пробует различные стили, экспериментирует всласть.
— Я все равно сделаю так, как хочу. Будь благодарна.
Его губы снимают слезы с моих разгоряченных щек.
— Я могу трахнуть твою задницу без дополнительной подготовки.
— Пожалуйста, не надо, не хочу, — шепчу осипшим от воплей голосом. — Не сегодня… хорошо?
— Хочешь когда-нибудь получить телефон обратно?
Удар ниже пояса. Это подло, низко, шантаж и недостойно. Смотрю на него, пытаюсь выразить всю гамму эмоций взглядом, и отвечаю:
— Делай. Насилуй. Очень по-мужски.
Пальцы оставляют меня в покое, он слегка отстраняется.
— Не строй из себя мученицу. Тебе не идет.
Крупные ладони движутся по влажной коже. Покрываюсь мурашками.
Неужели у него на это зрелище стоит? В смысле, выгляжу-то я отвратно, этот синяк на всю щеку… действительно возбуждает?
Истерически хихикаю, когда руки фон Вейганда сжимают измученный зад. Я не знала, какова вся прелесть изощренного наслаждения — ненавидеть и желать одновременно.
