— Расставь ноги, — командует Рустам.
Я покорно раздвигаю ноги, цепляюсь пальцами в его плечи, чтобы не упасть и резко вздрагиваю, когда его пальцы гладят меня сквозь влажное белье. Стоны сами вырываются из груди. Сдерживать себя не получается, особенно когда слышится громкий хруст ткани, и я понимаю, что трусиков на мне больше нет. Они не подлежат восстановлению и безжизненно опадают на пол.
Тахиров грубо вводит в меня два пальца, и я вскрикиваю от помеси боли и удовольствия. Мои крики совсем его не останавливают, а только раззадоривают — он ускоряется, растирает липкую обильную влагу между складок, вновь в меня проникает и усмехается.
— За этим сюда пришла, а? За удовольствием?
Его пальцы во мне, грубые ласки и низкий глубокий голос не дают ответить и слова. Мне бы возразить, возмутиться, накричать. Да только кому я совру? Я встаю на носочки, тянусь к нему, обвиваю руками его шею и тихо ною от собственной беспомощности. Мои губы сами находят и целуют крупную вену у него на ключице, пробуют его кожу на вкус. Запахи смешиваются и кажется, что я вся пропитываюсь им.
Он прижимает пальцы, покрытые моей влагой к клитору и слегка на него надавливает, отчего мой мир рассыпается на сотню осколков. Тело содрогается от желаемого удовольствия и разрядки, проходит по венам и артериям, по каждой клеточке моего тела. Изо рта вырывается громкий стон, я цепляюсь в его сильные плечи ногтями и кусаю за кожу зубами.
— Да… Да… Да, Тим! — тяжело дышу и обмякаю в его руках.
Спустя несколько секунд, когда мой мозг наконец начинает соображать, я понимаю, что именно сказала. Я назвала Рустама именем его брата. Брата, которого он ненавидит и презирает, а я — очень сильно люблю.
Боясь шелохнуться и увидеть в его глазах разочарование я так и стою, прижавшись к нему. От меня не укрывается тот факт, что его возбужденный член упирается мне в живот и мне льстит, что он хочет меня тоже.
— Уходи, — произносит наконец Тахиров.
— Но…
— Уходи, я сказал. Уходи, Лера.
Он несколько раз несильно ударяет меня ладонью по ягодицам, чтобы я начала шевелиться. И я отступаю. Делаю два шага назад, опустив глаза в пол и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, направляюсь к двери на подкашивающихся ногах.
Опускаю платье вниз, скрывая обнаженные бедра, поправляю бретели, надеваю лифчик на грудь. Касаюсь рукой холодного метала ручки и дергаю в разные стороны, но она, как назло, совершенно не поддается. Раз, другой, третий.
— Я не могу открыть дверь, — произношу истеричным голосом.
— Не можешь или не хочешь? — слышу его тяжелые шаги за спиной и чувствую, как у меня пересыхает в горле.
Он опять рядом, вновь близко. Тахиров Рустам, не Тимур. Но желание от этого не уменьшается. Становится сильнее и ярче, особенно когда его внушительная эрекция упирается мне в спину. Он кладёт свою руку на мою и с силой надавливает на ручку. Мне больно, я чувствую, как хрустят мои костяшки, поэтому незаметно кривлюсь от неприятных ощущений.
— Всего лишь нужно надавить сильнее, Лера, — слышу его тяжелое дыхание себе в макушку.
— Мы так и не поговорили, — вспоминаю, что пришла сюда вовсе не для оргазма.
Но бонусом получила его.
— Завтра. Сегодня я слишком устал, чтобы с тобой разговаривать, — он добивает меня и опускает дверную ручку ещё ниже, сдавливая под собой мою руку.
В лицо дует прохладный воздух, и я понимаю, что температурный режим накален до придела только в комнате Рустама. За её пределами можно дышать спокойно. Тахиров отпускает свою руку, отступает от меня на несколько шагов назад и дает мне желанную свободу. Только оказавшись в пустом коридоре, где вокруг ни души, я понимаю, что этой свободы мне и не надо.
Глава 25
Когда мы с Дашкой жили в интернате, то довольно-таки часто ссорились, как и любые дети. Дашута была одной из тех, кто быстро остывал и прощал обиды. Беззлобная добрая девочка. Я же была совершенно другой. Мне нужно было хорошенько обдумать возникшую ситуацию наедине с собой. Осмыслить, проанализировать. В первую очередь для того, чтобы решить — прощать или нет. А в случае моей вины — просить ли прощение.
За окнами близится рассвет, а я никак не могу сомкнуть глаз. Периодически проваливаюсь в сон, а потом опять просыпаюсь, когда вижу во сне Рустама, вспоминаю его ласки и своё удовольствие. Становится стыдно, меня изъедает совесть перед покойным мужем. Но так же я думаю о том, что провинилась вчера перед Тахировым, назвав его именем родного брата. А потом просто ушла, не извинившись.
Успокаиваюсь я только с рассветом, когда принимаю решение попросить прощения утром. В конце концов, если его и задел тот факт, что я назвала его именем Тимура, он никак этого не показал, а значит, вполне вероятно, что его это ничуть не задело. К счастью, я ничего в его жизни не значу, чтобы придавать этой ситуации большого значения.
В шесть часов утра в кроватке начинает шевелиться дочка. Кряхтит, поджимает ножки. Сна, как и не бывало. Я встаю с постели, меняю ей подгузник, кормлю молочной смесью из бутылочки. Вдыхаю младенческий запах и млею, когда глазки Надюшки закрываются и она засыпает прямо в моих руках.
Не знаю, сколько я так сижу, обнимая её, но в конце концов схватываюсь — перекладываю дочку в кроватку, включаю видеоняню и переодевшись в джинсы и свитер спускаюсь на первый этаж, чтобы не упустить Тахирова. Знаю точно, что он ещё не уехал — на часах всего половина седьмого утра, слишком рано. Да и шума двигателя у дома я не слышала.
Когда подхожу к кухне, то улавливаю съедобный запах кулинарных шедевров от Ирины. Во рту моментально скапливается слюна, а желудок урчит, требуя еды.
— Рустам Ильдарович уже уехал? — спрашиваю помощницу будто, между прочим.
— Нет, у него важный звонок, — отвечает Ирина. — Отошел ненадолго в кабинет.
Я бросаю взгляд на нетронутый завтрак Тахирова и с нетерпением жду, когда он появится за завтраком. Изумительные блинчики со вкраплениями шоколада никак не лезут в горло. Я делаю мелкие глотки чая и то и дело поворачиваюсь назад в ожидании Рустама.
Когда слышу его твердые шаги за своей спиной, то оставляю даже чай. Выравниваю спину, чувствую легкое покалывание в области лопаток и заранее знаю, что он смотрит на меня своими чёрными глазами. Тахиров обходит меня из-за спины, садится за стол напротив и, не глядя в мою сторону, берёт в руку чашку с ароматным кофе.
Одет как всегда безукоризненно. Стильный смокинг темно-синего оттенка, белоснежная рубашка, часы со стальным ремешком, которые выглядывают из-под пиджака. На его лице красуется трехдневная щетина, которая придает ему особого шарма.
— Доброе утро, Лера, — слегка кивает в мою сторону, и я выдыхаю.
Даже если он и обиделся вчера, то сегодня его невозмутимое лицо не показывает никаких эмоций. Глаза смотрят холодно и ровно, в них больше нет порока и опасности. Я вновь тяну руку к чашке и грею об нее свои заледеневшие пальцы.
