Естественно, набираемся мы быстро. А что еще делать, когда бесплатно – всего час? И потому, когда приходит Кэтрин, я лезу к ней с объятиями. Она довольна.
– Роскошно! – комментирует она презентацию. – Хотя немного чересчур. Это за счет продаж книги?
Думает о своих прошлых гонорарах.
– Да нет, – беспечно отвечает Рейчел, жестом прося своего нового товарища-бармена, фаната «Арсенала», налить еще. Рейчел, к слову, болеет за «Вест Хэм». – Вряд ли. Но иногда надо раскошеливаться, иначе все просто начнут издавать книги сами.
– Т-с-с, – шикаю я.
Не хочу наводить Кэтрин на ненужные мысли.
Несколько джин-тоников спустя Рейчел и бармен уже в более чем дружеских отношениях, а остальные гости никак не дождутся заказа. К моему удивлению, Кэтрин здесь в своей стихии. Смеется над каким-то изречением главы пиарщиков, хотя явно притворяется – этот типчик никогда не говорит ничего смешного.
Подобные мероприятия идеальны для наблюдений. Разворачиваюсь на барном табурете, чтобы лучше видеть публику. Нордических красавцев в самом деле пруд пруди. Подумываю, не смешаться ли с толпой, чтобы кто-нибудь услужливо представил меня одному из них, но не могу себя заставить.
– Как муравьи, да? – спрашивает кто-то рядом.
Оглядываюсь. К стойке слева от меня прислонился стильно одетый мужчина в деловом костюме: печально улыбается, светло-каштановые волосы коротко острижены, той же длины, что и щетина, глаза – приятного серо-голубого оттенка, с морщинками в уголках.
– Про себя это звучало гораздо лучше, чем вслух, – добавляет он.
– Я вас понимаю. У них такой занятой вид, такой целеустремленный…
– Кроме вот него. – Незнакомец указывает на парня в противоположном углу, от которого только что отошла молодая женщина.
– Растерянный муравей, – соглашаюсь я. – Как думаете, может, это наш норвежский отшельник?
– Не знаю, – отвечает мой собеседник, смерив мужчину взглядом. – Вряд ли. Недостаточно привлекательный.
– А вы видели фото автора?
– Ага. Симпатичный чувак. Эффектный, можно сказать.
Прищуриваюсь.
– Это вы? Автор?
Он улыбается, и морщинки в уголках глаз вытягиваются в тоненькие гусиные лапки.
– Подловили.
– Для отшельника вы слишком хорошо одеты! – замечаю я с легким осуждением, подозревая, что меня водят за нос.
Черт, у него даже норвежского акцента нет!
– Если бы вы прочитали вот это, – машет рекламной брошюркой, которые раздавали на входе, – то знали бы, что, прежде чем удалиться в лес Нордмарка, я работал инвестиционным банкиром в Осло. Последний раз я надевал этот костюм в день, когда уволился.
– Правда? И что вас сподвигло?
Открывает брошюрку и читает:
– «Устав от корпоративной рутины, Кен провел несколько дней в лесу со школьным товарищем, который зарабатывает плотничеством. Кен всегда любил работать руками…»
Тут мой собеседник глядит на меня откровенно кокетливо.
– «…и, побывав на мастер-классе друга, неожиданно ощутил себя в своей стихии. Стало ясно, что у него редкий дар к работе по дереву».
– Вот бы нам всегда раздавали биографию человека, прежде чем с ним знакомиться… – говорю я, приподнимая бровь.
– Расскажите мне свою! – предлагает он, с улыбкой захлопывая брошюрку.
– Мою? Хм. Так… Едва представилась возможность, Тиффи Мур сбежала из провинциальной тесноты своего детства и пустилась в удивительное приключение под названием «Лондон». Там она нашла жизнь, о которой всегда мечтала: жутко дорогой кофе, убогое жилье и на редкость мало рабочих мест, где не требуется знание бухучета.
Кен смеется.
– Остроумно! Вы тоже пиарщица?
– Редактор. Будь я пиарщицей, пришлось бы суетиться вместе с муравьями.
– Ну, я рад, что вы здесь, а не там. Я не люблю толпу, однако вряд ли справился бы с искушением подойти к красивой женщине в платье по Льюису Кэрроллу.
Смотрит очень долгим взглядом. Внутри у меня нарастает приятное волнение. Но… Да, я могу! Почему нет?
– Не хотите подышать воздухом? – слышу я собственный голос.
Он кивает. Беру со стула жакет и направляюсь к двери в сад.
Чудесный летний вечер. Воздух еще не остыл, хотя солнце давно село; персонал паба развесил меж деревьев электрические гирлянды, которые заливают сад теплым желтым светом. На улицу вышло еще несколько человек, в основном курильщики, у них характерная ссутуленная поза, как будто на них ополчился весь мир. Садимся на лавочку.
– Итак, когда вы говорите «отшельник»…
– Я не говорил, – замечает Кен.
– Ладно. И все-таки, что это значит?
– Жизнь в глуши, где почти нет людей.
– Почти?
– Кроме случайно заглянувшего друга или женщины, которая приносит продукты. – Пожимает плечами. – Не так одиноко, как изображают.
– Женщина, приносящая продукты, а? – Теперь я бросаю на него долгий взгляд.
Смеется.
– Обратная сторона уединения.
– Да ладно. Не обязательно жить в глуши, чтобы остаться без секса.
Прикусываю язык. Сама не знаю, как вырвалось, – наверное, следствие последнего джина с тоником, – но Кен только улыбается, неторопливой, сексуальной улыбкой и наклоняется меня поцеловать.
Закрываю глаза и подаюсь к нему. От предвкушения голова идет кругом. Ничто не мешает мне уйти с этим мужчиной. Кажется, сквозь тучи забрезжил лучик света – словно с моих плеч сняли груз. Я могу делать, что пожелаю. Я свободна!
Поцелуй становится глубже, и вдруг, с пугающей внезапностью, я кое-что вспоминаю.
С Джастином. Я пла́чу. Мы только что разругались, и во всем виновата я. Джастин повернулся ко мне спиной в нашей огромной белой кровати с модным хлопковым бельем и бесчисленными подушками. Я несчастна как никогда. В то же время у меня ощущение, что такое уже было. Вдруг Джастин поворачивается ко мне, обнимает, и мы головокружительно целуемся. Я сбита с толку, растеряна. Благодарна, что он больше не сердится. Я по-прежнему несчастна, но Джастин меня хочет, и от облегчения все остальное уже неважно.
А сейчас, в саду в Шордиче, Кен отклоняется назад. Улыбается. Вряд ли он понимает, что мои ладони взмокли и похолодели, а сердце бешено бьется совсем не от радости.
Мать вашу! Что, черт дери, это было?
Август
24. Леон
Ричи: Как ты, брат?
Как я? Чувствую себя брошенным. Как будто что-то сместилось в груди, и тело больше не функционирует. Как будто я совсем один.
