метафорой или аллегорией может оказаться Коралловый Риф. Большой Барьерный Риф между разными мирами: например, между Востоком и Западом. Риф не как фрагмент рельефа, а как коллективное (колониальное? – семантика вновь раздваивается) живое существо.
Ведь как живёт коралловый риф? Отдельные его участки могут быть скелетированы, омертвлены паразитами или хищниками – морскими ежами, рыбами-попугаями и т.д., – но остальные участки живы, и дают потом основу для восстановления, оживления мёртвых частей.
. Слепота – это и есть тотальный способ мировидения, склонность к ложным обобщениям.
Я не настаиваю на том, что сам, в отличие от них, являюсь зрячим. Однако мне известны как мёртвые, так и живые участки этого рифа. А логика жизни такова, что до тех пор, пока от колонии полипов остаётся хотя бы один очаг жизни, он способен постепенно распространить живую субстанцию обратно на весь риф. Страна не раз переживала чудовищные периоды массовой смерти и опустошения, и ей всегда удавалось, пусть очень медленно и неравномерно, но восстанавливать везде живую ткань.
И уже поэтому, безусловно, пациент скорее жив, чем мёртв.
В общем, «звериный дискурс» не ограничивается зверьми, то есть позвоночными. Полипы, насекомые, пауки, скорпионы, черви и так далее – столь же важные персонажи и персонификации.
Например, Пригов много говорил в своё время о важности хтонических животных – не только крыс, но и тараканов. Посвящал тем и другим свои самые проникновенные строки. По его словам, мысли о хтонических существах, с одной стороны, возвращают нас к основам нашего земного существования, а с другой – опосредованно возводят к глобальному мышлению. Земля как Χθονία, почва, и Земля как Γῆ, планета.
Поэтому скажу без обиняков: боязнь и крыс, и тараканов (ратто– и блаттофобия) обусловлена в глубине своей отнюдь не брезгливостью, но мизантропией. Ведь не зря этих животных, наряду с кошками и собаками, называют не просто домашними, а синантропными – «со-человечными». Эти создания – как бы те же мы, только немножко с обратным знаком. Мы связаны с ними гораздо теснее, чем нам кажется (или, скажем так, «чем нам хотелось бы»).
.
И есть ещё у зоософии изнаночная, тайная интегральная сторона… Эта тема исследована совершенно недостаточно, но пару слов я произнести могу. Речь идёт о зоософических или шире – мифопоэтических свойствах самого Homo sapiens или, во всяком случае, отдельных представителей вида.
К «классической науке» это отношения не имеет. Но в рамках той новой антропологии, какой она, возможно, раскроется в этом столетии, – в описании индивидуальных человеческих качеств может понадобиться графа (назовём условно) «мифопоэтический образ», или без обиняков: «персональная сказочная сущность».
Сам я впервые понял это ещё в юности, во время показа какой-то советской кинокомедии. На экране что-то лукаво бурчал крупным планом персонаж Евгения Леонова. И я вдруг замер от странного ощущения: передо мной не только человек! Помимо внятного человеческого, в нём присутствует некое невнятное, но мощное волшебное начало… И чтобы играть, скажем, гнома, этому актёру не нужно трудиться: достаточно быть на экране самим собой. Таких актёров немного, но их легко отличить от других. И конечно же, такие люди есть не только среди артистов. Рискну назвать в этом ряду двух поэтов.
Воплощением фавна, а быть может даже Пана, был Максимилиан Александрович Волошин. Это почти прямым текстом сказано в гениальном эссе Цветаевой «Живое о живом». Интересно, что культуролог Екатерина Дайс, исследователь мистериальной традиции, сравнивала его с кентавром.
Другой пример, из современности – Виктор Коваль… Все мы знаем это лёгкое головокружение от его «речёвок» – аудиопоэзии, ставшей первым русским рэпом. В своём классическом тексте о нём Михаил Айзенберг, самый тонкий и наблюдательный из известных мне поэтических критиков пишет, в результате какого-то необъяснимого инсайта: «Он может спокойно контаминировать хоть заголовки газет, всё равно никто не поверит, что он наш человек. Совершенно очевидно, что это представитель какой-то другой природы, занесенный сюда случайным ветром. Какой-то эльф…»
Об этом сложно говорить, даже иногда и не хочется, но вопрос сложно обойти, тем более еще в старых твоих текстах многое сказано – и, главное, предсказано – о Крыме. «От галичан иногда приходилось слышать: ни за что не поеду в Крым – меня там просто кокнут за то, что говорю по-украински! То же самое, но ровно наоборот, говорят порой мои земляки-крымчане»; «…относительно вегетарианский, но в перспективе тоже чреватый кровью раскол Украины по языковому признаку» (2008); «…шансы потерять Крым или Донбасс для Украины, пробующей нивелировать культурное разнообразие своих земель» (2012)… Ты можешь дать прогноз уже следующий – что будет дальше с Крымом?
Свои соображения на этот счёт я изложил летом 2014-го японскому журналу «Гэндай Сисо». За прошедшее время, как ни странно, набор перспектив не изменился. А секрет актуальности прогнозов заключается в непопулярном подходе: я пытаюсь опираться на элементарную логику. Но она, к сожалению, по-прежнему «не в тренде».
Анализируя ситуацию, я подразумеваю, что Крым в лице его населения, – моих земляков, в том числе множества друзей и коллег, людей, чей диапазон мнений я знаю достаточно подробно, – обладает собственной субъектностью. Как бы решительно ни отказывали ему в этом, каждая по-своему, обе стороны конфликта. У этого коллективного субъекта есть статистически определённые предпочтения, и формировались они отнюдь не в последние годы. И какая из сторон приложила к их формированию больше усилий, ещё предстоит изучить беспристрастной науке истории.
Последние годы украинские власти время от времени транслируют мысль, что Украина должна всячески развиваться, и тогда Крым сам захочет вернуться к ней обратно. Эта логика меня радует уже потому, что предполагает мирное развитие событий. Правда, возникает сакраментальный вопрос о Донбассе, где логика применялась вроде бы противоположная… Хотя может быть, что именно та же самая.
Но я вправе говорить только о Крыме, потому что с ним ситуация мне видна.
Если Украина продвинется в своём гуманитарном развитии настолько далеко, что не только оставит заметно позади Россию по части прав человека, социальных гарантий и т.д., но и, самое главное, сумеет убедить крымчан, что в её составе они окажутся равноправными гражданами, наравне с остальными, – то нельзя исключать, что они захотят вернуться.
Однако мне такой сценарий по-прежнему, через пять лет,
