Ознакомительная версия. Доступно 64 страниц из 320
Травмы, которые претерпел Кришна, были для него гораздо более реальными, чем те, что он причинил другим. Тем не менее я встречал других детей, которые, казалось, стали преступниками, чтобы придать некоторый объективный вес предыдущему и уничтожающему чувству вины. Один мальчик, с которым я подружился в домашней школе, Тиндал Уилки, поссорился со своей матерью, воспитательницей дошкольного учреждения, когда ему было шесть лет, и сказал школьной медсестре, что она подвергала его насилию, а затем повторил эту историю школьному социальному работнику[1451]. Мать не делала того, в чем он ее обвинил, он просто хотел доставить ей неприятности. Тиндал и его сестра были помещены в постоянную приемную семью, его матери запретили преподавать в течение пяти лет. Вся его жизнь протекала в тени этой ошибки.
Митт Эббетс, парень-бандит из другой тюрьмы, рассказал, как, когда ему было восемь, мать оставила на его попечение младших сестер, предупредив, чтобы он не открывал дверь[1452]. Однажды стук был настолько настойчивым, что он не смог игнорировать его. Это была полиция, среагировавшая на жалобу соседа о том, что детей оставили дома одних. Их забрали из-под ее опеки и дальше начали перемещать из одной приемной семьи в другую. Как и Лорда Джима, Митта преследовала всего лишь одна ошибка: он чувствовал, что разрушил жизнь своей матери и сестер, и это выжгло его нравственный стержень. Его более поздние преступления, торговля наркотиками и нападения удовлетворяли его потребность в самонаказании. Легенда преступности утверждает, что его провоцируют родители, причинившие боль своим детям. Последствия преступления заключаются в том, что дети причиняют боль своим родителям. Часто боль, вызванная таким проступком, затмевает все другие эпизоды раскаяния.
Любовь – это не только интуитивное чувство, но и навык. Терапевтические тюремные программы, такие, как предлагает Домашняя школа, обеспечивают структуру размышлений и импульс для них с помощью организации групповых занятий, обучения ведению дневников и написанию писем. Помещение ребенка в Домашнюю школу открывает возможности для обучения его родителей. Тюрьма определяет параметры привязанности, которые для некоторых людей куда более переносимы, нежели в повседневном мире, движения в котором не нанесены на карту. Вы приходите в установленный день посещения. Вы находитесь там все время. Вы приносите эти кроссовки или помогаете удержать девушку, относясь к ней, как к члену вашей семьи. Эти очевидные конкретные действия не зависят от поддержания настроения, что для многих вспыльчивых и непостоянных людей бывает трудно. Некоторые люди, которые не могут добиться постоянства, могут придерживаться его раз в неделю. Оправдывающееся доверие – «мои родители сказали, что придут в день посещения, и они пришли» – стало почти откровением для многих заключенных. В некоторых случаях эта поддержка исчезала с освобождением ребенка, но в других она действовала как обучающие колеса четырехколесного велосипеда: к тому времени, когда срок заключения ребенка истекал, родители были готовы выполнять свои роли с новой уверенностью и мастерством без посторонней помощи.
В идеале реинтеграция несовершеннолетнего в семью может быть отражением его или ее предстоящей реинтеграции в общество в целом. В первый раз, когда я пришел на день семейных посещений в Департамент исправительных учреждений округа Хеннепин, я поговорил с двумя мальчиками, которые, казалось, находились в похожей ситуации. Они были ровесниками, получили одинаковые приговоры и были освобождены примерно в одно и то же время. Однако вскоре я узнал, что родители одного из них по два часа добирались, чтобы попасть на каждое судебное заседание, каждую сессию семейного консультирования и каждый час посещений; мать мальчика уже подыскала работу на стройке к его освобождению. Другой мальчик без особого энтузиазма присоединился к семье своего друга, потому что члены его собственной образованной семьи из среднего класса, жившие менее чем в двух милях от тюремного учреждения, ни разу к нему не приехали. Этих двух сокамерников выпускали в разные миры.
Я посетил «Кастингтон», тюрьму строгого режима недалеко от Ньюкасла на севере Англии, и обнаружил, что она куда более традиционная и убогая, нежели домашняя школа. В Миннесоте персонал всегда говорил заключенным, что они не обязаны разговаривать со мной. В «Кастингтоне» меня приглашали понаблюдать за процедурами, и я, например, присутствовал при досмотре вновь прибывших. Английские заключенные не достигли самопознания или даже иллюзии самопознания, которые характерны для их сверстников из домашней школы. Фрэнк Бакленд, сидевший в тюрьме за то, что порезал лицо парню своей кузины, казалось, был напуган приближающейся датой его освобождения. «Я здесь довольно хорошо сдерживаю насилие в себе, – сказал Фрэнк, который на самом деле был образцовым заключенным. – Но я хочу выйти, как другие парни, выпить, познакомиться с девушками. Не знаю, решусь ли я снова на насилие». Он говорил о своем будущем характере так, как будто это была тайна, не зависящая от него. «Мы просто будем ждать и смотреть», – беспомощно вторила ему мать. Молодых людей в домашней школе учили думать и планировать то, что они собираются делать за пределами тюрьмы. В «Кастингтоне», напротив, я не встретил ни одного заключенного, кто имел бы хоть какое-то представление о том, что он хочет делать со своей жизнью после освобождения[1453].
Размышления о будущем внутри тюрьмы – это своего рода фантазии, но последовательность и способность давать надежду, которые есть в любой конкретной фантазии, в значительной степени влияют на способность заключенного изменить свою жизнь после тюрьмы. То, что Кришна присоединился ко мне за ужином, превознося достоинства бандитской жизни, было плохим знаком, точно так же, как многообещающим стало известие о том, что Карина восприняла гибель своего парня как стимул для завершения своего образования. Домашняя школа предлагает программу постепенного снижения напряжения, в ходе которой заключенных постепенно возвращают в обычный мир с поддерживающими услугами. Терри Бах заметил в разговоре со мной: «В моей практике встречались родители, которым было комфортно звонить мне, если что-то шло не так после того, как их ребенок выходил на свободу». Карина сохраняла близкие отношения со своей любимой воспитательницей из исправительного учреждения и время от времени обращалась к ней за советом. Вливание человечности в эти отношения чрезвычайно продуктивно.
Ознакомительная версия. Доступно 64 страниц из 320
