продолжалось и в позднейшие годы. Соланж вечно утверждала, что брошена на произвол судьбы матерью, в то время, как эта последняя постоянно уплачивала за нее крупные суммы. Так, напр., в одном неизданном письме к Дюма-сыну от 4 января 1862 г. мы читаем, что Соланж, тогда хворавшая, «кричит, что она в нищете, тогда как имеет на текущем счету у Ла-Шатрских нотариусов 40000 фр.». И в то время, как Жорж Санд не только аккуратно выплачивает ей известную ренту, но платит даже и за доктора и аптеку, Соланж утверждает, что «не получает ни гроша ни от отца, ни от матери»... Надо прибавить, что в это же время она получала, ко всему прочему, и солидную ренту от... одного иностранного князя.
738
См. об этом у Georges d’Heylli, «La Fille de George Sand», стр. 77-79, 87-88 и 110-114.
739
Чрезвычайно важные письма Жорж Санд, относящияся к этому, равно как и более чем курьезные подробности на этот счет можно прочесть в третьем томе Мемуаров Жюльеты Адан («Mes Sentiments et nos Idées avant 1870» par M-me Juliette Adam. Paris. Hachette 1905. См. стр. 193-198).
740
Конец письма, относящийся к постройкам в Ногане, мы выпускаем, а часть его, рисующую одиночество M-me Санд в Ногане, приводим в своем месте ниже.
741
Соланж в это время разводилась и, по французскому обычаю, поместилась на некоторое время под надзор строго-нравственной дамы, не выходя и не принимая никого к себе. По-видимому, она поместилась у своей тетки Клотильды Вильтар, дочери М-м Марешаль (См. о них наш том I).
742
Мы скажем ниже о том, как Жорж Санд при всем своем горе все-таки, в силу упругости своей натуры, сумела справиться со своим отчаянием, сознательно боролась с ним, поехала путешествовать, вернулась к работе, постаралась даже найти литературную форму – для нас, скажем прямо, крайне неприятную и фальшивую, – для своих дум о смерти и бессмертии. Мало того, она не понимала значения дней памяти для Соланж и не позволила ей приехать в Ноган в годовщину смерти малютки, «не понимая, как она выразилась, припадков нежности в определенные даты». Увы, Жорж Санд все-таки была лишь бабушкой Жанны, она никогда не теряла своих детей. Отчаяние Соланж было проще и глубже.
743
В одной из записных книжек Жорж Санд 1854 г., в числе прочих дат смерти родственников, записанных для памяти при писании «Истории моей жизни», Жорж Санд поставила: «смерть Ипполита – 2 января 1849 г.», – но, очевидно, смешала по понятной ассоциации второй день нового года, со вторым днем Рождества. Ипполит умер с 25 на 26 декабря 1848 г., как это видно из найденной нами т. н. «letter de faire part» об его смерти, и из писем самой Жорж Санд от 27 декабря к Шарлю Дюверне и от 28-го к Анри Симоннэ, зятю Ипполита Шатирона. В первом она пишет:
«Тебе одному. Дорогой друг, во-первых, печальное известие, касающееся меня: мой бедный Ипполит умер... Этот бедный друг моего детства для меня давно уже окончил свою жизнь, а со времени свадьбы моей дочери я его не видала. Он отдалился от нас, не зная сам, зачем, и без всякого с моей стороны, ни до того, ни во время, ни после того, слова упрека по поводу прегрешений, серьезности которых он уже не мог сознавать. Ты знаешь, что ежедневно он свои провинности увеличивал, не сознавая этого. Его рассудок и жизнь уходили заодно.
Две недели назад у него был припадок настоящего помешательства, и мы должны были опасаться для него положения худшего, чем смерть, надо это сказать прямо. Постоянный уход Папэ не мог его спасти. Проявилась осложнившаяся чем-то лихорадка, все органы так были затронуты, что никакое средство уже не производило ни малейшего действия. Он пришел в сознание, чтобы поздороваться со своей женой и с Морисом, но он не сознавал своей болезни и умер среди тихого бреда.
Это чистое самоубийство. Ему было 50 лет, это был великолепный здоровый организм, ум и доброе сердце. Но ничто не может противостоять этой страсти к вину, и, борясь с ней в течение нескольких лет, я лишь отсрочила неизбежный результат... Это печальное событие доставляет мне возможность вступить во владение одного листа наследственной ренты, благодаря которой я могу расплатиться с частью моих долгов»... (Она сообщает об этом Дюверне, как своему главному кредитору и поручителю, – о чем говорено выше).
28 декабря она пишет Симоннэ: «Я не знаю, в обычаях ли нашей местности извещения о смерти. Но в случае, если бы сочли нужным разослать таковые, я должна попросить Вас поставить и меня с Морисом после других, более близких родственников, в качестве извещающих о смерти брата и дяди. Я приеду к М-м Шатирон, как только погода и мое здоровье позволят мне это. Пока соблаговолите передать ей мое грустное участие и сочувствие, также и Леонтине, которую нежно целую»...
744
Мы опускаем середину этого письма и последний абзац после подписи, так как они относятся к политическим событиям 1848 г., о которых мы говорим в VIII главе, где их и приведем.
745
Это указание позволяет установить время написания этого письма: как известно, Радецкий 25 июля при Кустоцце разбил пьемонтцев, предводительствуемых Карлом-Альбертом, и заставил их перейти обратно через Минчио. Значит, письмо написано в последних числах июля 1848 года.
746
См. Karlowicz. «Pamiątki po Chopinie», стр. 67-69.
747
Письмо от 17-18 октября 1848 к Гжимале из Лондона. (См. F.Hoesick: «Pamiątki po Chopinie w Muzeum książąt Czartoryskich w Krakowie». Bibliotheka Warszawska. Listopad 1898). У Никса оно приведено не по подлиннику, а по копии Карасовского. Следует только заметить, что Ф. Гезик ошибается, когда, указывая на ошибки Никса, говорит, в предисловии к I тому своей биографии Шопена, что Никс будто не знает этого письма Шопена, и что поэтому он не может правильно судить о дружеских отношениях Шопена к княгине Марцелине Чарторысской и о доброте, с какой княгиня и князь Александр относились к нему. Между тем, Никс напечатал в своей книге это письмо (хотя и не с оригинала,
