Ознакомительная версия. Доступно 58 страниц из 288
Программки мне раздобыть не удалось. Но от окружающих, не задав ни единого вопроса, до начала спектакля успел узнать то, что передавалось по залу из уст в уста. Я слышал, что Гамлета будет играть не профессиональный актёр, а известный в Литве рок-музыкант и что во время спектакля в сцене монолога Клавдия снайпер из-за кулисы из настоящей мелкокалиберной винтовки выстрелит в стеклянный сосуд с водой, стоящий совсем рядом с актёром. Об этом выстреле все говорили с восхищённым ужасом.
Самое начало спектакля, его отправную точку, я пропустил. Молодая дама, сидевшая со мной, уронила номерок, и он укатился под ноги людям в моём ряду. Я полез его доставать. А когда нашёл и вернул хозяйке, спектакль уже шёл.
Пьесу «Гамлет» в переводе Лозинского я знал хорошо. Кто переводил Шекспира на литовский мне было не важно. Этот не самый благозвучный в мире язык звучал по началу раздражающе. Но в литовском языке я не услышал непривычных русскому уху звуков. Он казался простецким, приземлённым, совсем не возвышенным. Так что я быстро к нему и к его звучанию привык.
Но, прежде чем привыкнуть к звучанию литовского языка, я стал чувствовать раздражение, которое быстро усиливалось. Раздражение постепенно перерастало в гнев.
Зал начал бурно реагировать на происходящее на сцене с самого начала. Слишком бурно. Я сперва подумал, что, возможно, литовский вариант Шекспира, переведённый на русский в наушники так восхищал зрителей. Но вскоре увидел, что люди в наушниках и без реагируют одинаково…
Я смотрел спектакль и видел, что в нём всё очень лихо придумано. Порой придумано чрезвычайно лихо и даже замечательно лихо. Но придумано! На эти придумки публика и реагировала. Реагировала так же, как болельщики во время матча одобряют удачный пас, приём или гол.
Собравшиеся в зале принимали то, что автор спектакля гений, как условие. А значит, всё, что он придумал и воплотил, – гениально. Вот они и сообщали исполнителям, друг другу и невидимому, но незримо присутствующему Някрошюсу то, что они подмечают всё, понимают и способны оценить.
Гамлет в том спектакле был вялый, невыразительный и очень выбивался из общего актёрского ансамбля. Но все знали, что гениальный режиссёр именно поэтому и для этого позвал непрофессионального человека исполнить эту роль. Гамлет и должен был выделяться и быть отдельным. То, что всем до начала стало известно, что Гамлета играет не актёр, было прекрасно организовано. А когда во время сцены монолога Клавдия неожиданно лопнула стеклянная ваза с водой, зал вздрогнул и взорвался овацией. Про невидимого снайпера перед спектаклем говорили с придыханием. Выстрела ждали больше всего остального.
В процессе монолога «Быть или не быть» на Гамлета сверху начала капать вода, и зрители увидели, что люстра, висящая над сценой, оказывается, изо льда. Это вызвало бурную радость зала. Ну а когда белая рубашка принца датского под каплями воды вдруг начала сползать с тела героя и рваться, как под действием кислоты, и публика поняла, что режиссёр гениально придумал сделать рубашку из бумаги, которая от воды размокает, зал взорвался.
А я вспомнил спектакль «Гамлет» в маленьком зале университетского театра «Встреча» в Кемерово. В том спектакле тоже всё было придумано. Монолог со всем известным вопросом режиссёр поставил в самое начало спектакля и ещё много чего навыдумывал. В этом смысле для меня оба Гамлета были одинаковы. Просто Някрошюс, очевидно, придумал лучше, больше и сильнее. Но оба спектакля в этом смысле были для меня одинаковы.
Я смотрел на публику, заполнившую до полного предела зал, и видел, что знатоки, специалисты и сумасшедшие любители театра радовались и восторгались без впечатления, без переживания и вовлечённости. Они просто восхищались и оценивали. Многие в зале после каждой удачной выдумки режиссёра что-то быстро записывали в блокнотики и тетрадки.
По окончании антракта стоящих и жмущихся людей в зале не осталось. Те, кто пришёл, так сказать, отметиться, выполнили задуманное и ушли. Все смогли рассесться удобно. Спектакль продолжился, и минут через двадцать удобно сидевшие из числа тех, кто более остальных бурно реагировал вначале, стали засыпать и уснули. Тогда продолжили смотреть действительно те, кто пришёл ради искусства. Зал затих, спектакль зазвучал ясно, просто, и в нём вдруг возникла красота, мощная театральная стихия и самая настоящая грусть.
К сожалению, ближе к концу спектакля случилась пара весьма громких сцен, и спавшие проснулись. Они сразу стали бурно восхищаться всем подряд и тем самым испортили, сломали, зааплодировали тонкий и прозрачный финал.
Зал долго стоя хлопал и кричал «браво!». Казалось, что громче хлопать и кричать невозможно. Но, когда на сцене на несколько секунд появился и исчез, как таинственное чудище в сказке «Аленький цветочек», крупный, угловатый мужик, зал взревел. Я догадался, что это был сам Эймунтас Някрошюс.
Я впервые видел и слышал такие аплодисменты в театре. Но никто не плакал. Никто не уходил из театра с ничего не видящими глазами. Люди покидали зал, сразу начав обсуждать увиденное и радостно общаясь, как после блестящего матча, в котором их команда одержала убедительную и сокрушительную победу.
Я долго ждал Алёну возле гардероба. Она прощалась с массой людей, о чём-то с ними говорила, улыбалась. Потом мы шли к метро молча.
– Я всё жду и не спрашиваю, – сказала на ходу Алёна, – не задаю вопрос… Ну как тебе?
Я довольно сбивчиво поделился своими впечатлениями, соображениями и мыслями. Она выслушала, не перебивая и грустно.
– Как же мне надоело, – сказала Алёна, – что вы все, режиссёры, актёры, авторы… Все!.. Особенно режиссёры… Любите только себя… С вами говорить можно только о вас самих… Это так предсказуемо и скучно…
– Мне что, не может не нравиться Някрошюс?.. – спросил я, нервно шагая. – Я думаю, что он мне и не должен нравиться. Мне он просто неинтересен… Я не хочу разгадывать очередного Гамлета как ребус, постоянно сверяясь мысленно с первоисточником… С текстом Шекспира… Зачем мне это?
– Если бы ты знал, за каким количеством диких, самонадеянных профанов ты сейчас повторяешь… Как по писаному, – сказала Алёна сердито. – Не хочу тебя слушать после такого… большого спектакля…
– Правильно… – сказал я и задумался на минуту. – А знаешь… Я спектакля практически и не увидел… Мне этот слепой, бессмысленный восторг не дал… Знаю определённо… В Кемерово или в Барнауле этот спектакль не прокатил бы… На том месте, где массовка в шкурах стала на заднем плане бегать по сцене и выть, встали бы мои земляки и отвалили бы…
– Знаешь что!.. Някрошюс делал спектакль не для твоих земляков… Если так рассуждать, то мы далеко зайдём… Высокое искусство…
– Подожди… Подожди!.. – попросил я. – Конечно, мои земляки не критерий… Но та публика, которая была сегодня, ещё хуже!.. Вот я к чему… Я хотел прийти бы на этот спектакль… Если бы он тут шёл месяц… Каждый день… И чтобы прийти с людьми, которые купили билеты не на событие, не на то, что приехало и уехало… А на спектакль… Один из многих. Или хотел бы на него сходить в Вильнюсе… Где люди привыкли и знают, что Някрошюс живёт рядом и никуда не денется, что он, конечно, молодец, но в истерике биться по его поводу не стоит…
Ознакомительная версия. Доступно 58 страниц из 288
