Боря, я молчал, потому что ты должен сам принимать решения, никого не слушая: ни меня, ни его: просто не обращай на нас внимания.
- Чтобы не обращать на вас внимания, я сейчас вас просто коньяком задавлю.
- Эй…, мужчина, мужчина…, - внезапно я увидел перед собой попутчицу, которая встревожено трясла меня за руку. – С вами всё в порядке? А то, может, приляжете, поспите.
Я немного помолчал, приходя в себя, а потом несколько резковато спросил: - Вас как зовут?
- Ирина Константиновна, - тоже резко, но твёрдо ответила женщина, как бы ставя стену между нами и отметая даже саму возможность разговора, не говоря уже об обычном флирте.
- Ну, а меня Борис Геннадьевич, - помолчал, потом снова обратился к ней, - Ирина Константиновна, у меня сегодня очень тяжёлый и одновременно богатый день на впечатления был и мне необходимо выпить сто грамм коньяка. Конечно, с вашего согласия. – Поспешил добавить, увидев как протестующе она встрепенулась, но услышав о её согласии успокоилась.
- А вы буянить не будете? Приставать ко мне не будете?
Я искренне рассмеялся: - Ирина Константиновна, сейчас выпью и сразу же лягу спать. У меня сегодня очень трудный день был, поверьте и очень устал.
- Ну, что ж, пейте.
Быстренько достал кусок колбасы и нераспечатанную бутылку армянского коньяка, скрутил крышку и молча предложил соседке, но та отказалась. Уже не стесняясь, налил под протестующим взглядом Ирины Константиновны полный стакан и, залпом выпив, откусил кусок колбасы. Закрыл глаза прислушиваясь к себе и опять удивился действию алкоголя: голоса и боль мгновенно пропали, как будто щёлкнул тумблером.
- Разве так коньяк пьют? Вы же его хлещете, как алкаш…, - я не стал дальше слушать осуждающих слов, снял обувь и с наслаждением растянулся поверх постели, закрыв глаза. Запах чистых простыней и наволочки мгновенно отправили меня в прошлое и я снова увидел себя лежащим на кровати в чеченском доме, услышал как в соседней комнате шарится Чудинов…
Вздрогнул, как от толчка и открыл глаза: тусклый свет ночника, пустые верхние полки и спящая через проход женщина. Я снова закрыл глаза и слёзы тихо потекли из моих глаз: я ехал
домой и должен радоваться, но радости не было – была тоска и горечь. В прошлое уходил важнейший этап моей жизни, особые человеческие отношения, переживания, которых мне в будущем не будет хватать, о которых буду тосковать и помнить всю оставшуюся жизнь, как и всех людей, которые окружали меня на войне.
…. Прямые солнечные лучи, блуждали по моему лицу и будили, вытаскивали меня из объятий Морфея. Я открыл глаза, но пробуждение не принесло радости: голова трещала по
швам, а в мозгу эти ненавистные голоса, к которым прибавился сильный неприятный свист. Рывком сел на постели и оглядел купе, ища причину свиста. Но свист был внутри меня. Угрюмо поздоровавшись с Ириной Константиновной, которая лёжа читала детектив, я быстро собрался и пошёл в туалет привести себя в порядок. Вернувшись, чувствовал себя несколько посвежевшим, но от этого боль и хаос в голове не пропали, а даже немного усилился. Немного поерзал на своём сиденье, а потом решительно обратился к попутчице.
- Ирина Константиновна, разрешите я выпью сто грамм коньяка.
Женщина в изумлении подняла на меня глаза, потом подбоченилась и начала стыдить.
- Как вам не стыдно, товарищ майор? Вы же такой молодой и уже алкоголик: вчера попросили выпить сто грамм, а выпили все двести пятьдесят. Вы же видите, что мне неприятна ваша выпивка, а вы снова хотите нажраться и упасть на полку. Вы же офицер, неужели у вас нет ни стыда, ни совести, ни чести….
Я уже не слушал этих причитаний, а достал бутылку и налил полный стакан коньяка: всё это одним махом плеснул в глотку и замер, зажмурив глаза и ощущая, как уходит боль и стихают где-то вдали голоса. Снова открыл глаза и увидел продолжающую возмущаться женщину, которая собиралась встать и идти жаловаться на меня проводнику.
Из кармана кителя достал разноцветную справку 100 и молча протянул её женщине, она настороженно взяла её в руки, пробежала глазами по одной, потом по второй стороне и подняла на меня непонимающий взгляд.
- Что это?
- Это, Ирина Константиновна, называется справка «форма 100». Кто имеет такую справку, для того война заканчивается. Там написано, что я контузию получил 15 июня в 1 час 15 минут ночи, а с другой стороны другая запись – От госпитализации категорически отказался. Я мог, после пяти месяцев войны, с радостным писком лечь в госпиталь, но отказался и уехал обратно в своё подразделение, где только я был среди своих солдат-пацанов единственным опытным офицером, способным их спасти. Поверьте, таких дураков, как я – мало. Вот сейчас и страдаю от болей в голове и от того хаоса, который там твориться. Как выпиваю спиртное, так всё сразу же на несколько часов пропадает и чувствую себя нормальным человеком. А мне, сейчас, обязательно надо доехать домой, там я непременно обращусь к врачам.
Через полчаса, в течение которых я рассказал о контузии, показал фотографии сделанные в Чечне, немецкую каску, Ирина Константиновна оттаяла и уже доброжелательно общалась со мной. Мы с ней выпили чаю, весело общались и я был очень удивлён, когда оказалось, что она не только знает майора Кушмелёва Павла Павловича, но и была ему дальней роднёй.
Прошло часов пять и я снова стал себя чувствовать всё хуже и хуже, но старался не подавать виду, решив перетерпеть головную боль и подкатывающую тошноту. Внезапно поднялась температура и меня бросило в обильный пот, что сразу же заметила Ирина Константиновна и переполошилась.
- Борис Геннадьевич, выпейте коньяка, - потребовала она, но я отказался, решив держаться до конца. Сильно потел и вскоре был абсолютно мокрый, было мокрым и полотенце, которым не переставая вытирался. Перед глазами всё плыло, но продолжал через силу улыбаться встревоженной женщине, а по моим собственным ощущениям температура уже была в районе тридцати девяти с половиной градусов.
Ирина Константиновна вышла из купе и я немного расслабившись, откинулся на постель и провалился в забытьё,
