значимых очень людей. Тут и вышла неприятность! Партнёр мой по танцу накануне выпил где-то и напоролся на хупа. Его отбили как котлету, и куда он теперь? А мне дали сопливого мальчишку, который топтался на моих ногах, пока я не засадила ему туфлёй в то место, которое, в общем-то, для танцев и лишнее, если честно. Вы заметили, что у женщины ничего нет лишнего для танца, а у мужчины много чего не годится на то, чтобы выглядеть изящно. Понятно, меня и провалили. Завистники топали ногами от радости. Мне все завидовали, а тут я, лучшая из них, оказалась без документа отличия, без предложений работы в лучших заведениях столицы. Директор училища указал мне на дверь с воплем, что ему надоели мои бесконечные выкрутасы. Куда же теперь? К Ласкире уже не придёшь. Она со своей внучкой отбыла в неизвестном направлении. Хоть на фабрику иди, где мать моя и утратила за свою долгую работу ради хозяйского обогащения все свои человеческие качества, осталась лишь злость, да внешне выраженное тупоумие. Но тут мне улыбнулась удача. Я встретила одного знакомца, о котором распространяться не стану. А то Гелия утратит сон предстоящей ночью. Благодаря его, даже не просьбе, а еле заметному жесту, мне и предложили работать не где-нибудь, а в главном театре столицы. Как тебе такое, а Гелия?
Гелия молчала.
— Как подумаешь, сколько же на свете живёт разных людей, и они строят из себя самих странные переплетения друг с другом, порождая детей, или же уничтожают друг друга. Они создают какие-то странные и причудливые сети, порой и страшные, которыми опутана вся жизнь, и никогда не поймёшь, кто и через кого влияет на события. А мы рождаемся в том месте, где до нас уже торчали наши родители, и уже с этого места, иногда жутко перетянутого в узел, из которого не всем и удаётся вылезти, мы начинаем свои уже движения по этим сетям… И есть ли у этих сетей хозяин? Тот, кто знает те места, что способны эти сети распустить и лишить их той силы, которая всех опутала…
— Оригинально мыслишь, — усмехнулся он.
— А вот Гелия считает меня тупой. Но будь так, не выбирали бы меня лучшие мужчины этого мира. Они же меня выбирают. Как быть с этим, Гелия.
Гелия отмахнулась от неё тем же жестом, как отгоняют мушку.
— И опять я оказалась там, куда завистливым моим коллегам по танцклассу хода нет. Они зеленели на глазах, узнав об этом. — Она запрокинула лицо, громко хохоча над тем, в чём не было ничего смешного ни для него, ни для Гелии. Но весь её лепет ничего не значил. Она могла быть и немой. Даже лучше, если бы это было так.
Он провёл рукой по спине Азиры, как будто ради того, чтобы дотянуться до алого недозрелого фрукта, висящего на ветке, позади неё. И ничего не сорвал. Рука застыла, съехала вниз, отяжелела и напряжённо замерла. Девушка выгнула поясницу, отстранилась, но касание было ей приятно. Под столом она положила свою ногу на его колено. Он стал гладить её, думая о Нэе. А если эта девушка будет способна дать то, что дала Нэя, и то, что могла бы дать, но…Он стал изучать её в упор. Рука вкрадчиво пролезла выше под жёсткий, неприятно царапающий кожу подол. И как только она терпела на себе эту отвратительную шершавую, хотя и яркую дешёвку. Она опять замерла, не препятствуя обследованию. Игра захватывала, определяя сам стиль дальнейших отношений, если они возникнут.
— Ты ешь, — сказал он девушке. Она уже ничего не ела. Не потому, что наелась, отвлекали более сильные раздражители, охватившие её всю целиком.
Вообще же, и аппетит и половые устремления были у неё как у голодной собаки. Ей всегда было мало. При всей своей прожорливости она была чрезмерно худощавой. Он как-то повёл её к Франку проверить здоровье, подозревая, что она поражена кишечными инвазиями. Франк с брезгливой миной сказал ему потом, что организм девушки он очистил, а в целом у неё отменное здоровье, редкое тут.
— Красивая девушка. Из неё могла бы развиться уникальная по своим качествам женщина, если иметь в виду её биологические данные, — сказал он, не глядя на него, а глядя в стену за ним. — Только не думаю, что рядом с вами она сохранит надолго свой редкий дар — своё здоровье и свою красоту. Скорее всего, увянет до срока.
— В чём красота? — спросил Рудольф. — «У вас, доктор, плохой вкус. Она красива только в том смысле, в каком бывают иные пушистые зверьки, но точно не женщины.
— Разве ты сам зверь, что играешься с самкой зверька? — спросил Франк, — «На девиацию тянет. Содомия называется».
— Франк, — ответил он по виду весело, но еле удерживаясь от того, чтобы завезти моральному авторитету и почтенному подземному старцу в нос кулаком, — Я могу вам её уступить. Вы же охочий до женщин человек, хотя и строите из себя древнего схимника. У вас отличная потенция, что ясно даже из вашего огненного взгляда. Берите её себе. Тем самым сохраните и её здоровье, и все эти, как вы выражаетесь, дары.
Азира так и не стала ему дорога, не вызывала ничего похожего на те чувства, которые могли хоть как-то оправдать его связь с местной шлюхой. Доктор с брезгливостью отшатнулся.
А в тот вечер в «Ночной Лиане» он долго решал, стоит или нет брать её в ЦЭССЭИ? Или достаточно остаться здесь в кабинке для блуда, занятой топчаном, вполне удобным для одноразового соития. Заплатить ей и всё забыть. Как было с Ифисой. Но Ифису забыть не удалось, и только память о недостойном стойле для греха мешала наладить с нею связь. Сама Ифиса тоже жаждала сближения, но он упрямо не хотел, будто не мог простить самому себе своего же падения в порок, за который презирал посетителей «Ночной Лианы». А стоило приобщиться самому, как уже и потянуло во второй раз. Стоило ли рисковать и этой девушкой как Ифисой? Вдруг понравится?
Гелия почти с ненавистью рассматривала Азиру, тогда как до его прихода они мило ворковали и казались подружками. Понять Гелию было невозможно. Она не хотела его никому отдавать? Или же тут был задействован тот самый фактор икс, у которого всё же было имя. Нэиль? Неужели, они его тоже делили между собой? Кого же предпочитал Нэиль? Аристократ и красавец? Более юную, но вульгарную Азиру, или же утончённую и ведущую двойную жизнь актрису Гелию? Нэиль уж точно
