Гелию, но та отвернулась в сторону, будто рассматривала присутствующих посетителей «Ночной Лианы».
— Он… Очень гордый был, смотрел поверх голов всех… только ему такое уж точно прощалось. Знаменитый актер вначале, потом военный… аристократ опять же. И ему обещали вернуть имение отца… Пусть уж Гелия о нём расскажет. Он и её знакомым был…а я… не могу я о нём говорить! Я вам свою прошлую жизнь вовсе не обязана тут открывать!
— Я же не о тебе спрашивал.
— Может, у меня с ним любовь была… — пробормотала она вдруг, явив свою простоту заодно с неизжитой детскостью, что было и удивительно, и трогательно…
Гелия скосила глаза на Азиру, но промолчала.
— Ну и была, — отозвался он спокойно, — мало ли у кого и что было. Никто и не обязывает тебя открывать другим свои личные тайны. А внучка Ласкиры где сейчас?
— Не знаю. Никто не знает. Уехала куда-то. За старого богача вышла. — И девушка уставилась на него пустыми глазами кошки, живя только мгновением настоящего, конкретного, как это и свойственно животным. И глупо приписывать кошке отвлечённые мысли, их просто не бывает. Она играла. Она лгала. Она определённо что-то знала о дочери Виснэя Роэла. И он понял, о каком дворце и о живущей там неприветливой притворщице вела она свою речь только что. Но откуда сведения?
— Считаешь, что у той женщины — жены влиятельного старца нет ни души, ни таланта? Чем же она тебе настолько неприятна?
— С чего бы я должна любить тех, кто меня терпеть не может? — спросила она.
— Может, у неё есть для этого веская причина? — спросил он. — Ты же состоялась профессионально, а она нет. А она вполне может считать, что у тебя как раз и нет таланта, тогда как у неё…
— Да я к такому привыкла. Абсолютно все вокруг отказывают мне в таланте. Был лишь один человек, который признавал меня талантливой…
— Её брат Нэиль?
— Азира прекрасно танцует, — Гелия сманеврировала от опасной темы, вдруг задевшей странным образом больные места всех присутствующих, — Сегодня, если пригласишь её к себе, она тебе покажет своё диковинное искусство. Что твоё озеро и купание.
— Танцы — не моя сфера любопытства. Никогда их не любил. Атавизм какой-то, отрыжка древних ритуалов, застрявшая в щели между временами. Но на безмозглых действует.
— Танцы, хотя это сложное искусство и ему обучают долго и мучительно, всего лишь приём для захвата тех, для кого даже женская красота давно приелась, — Азира была готова согласиться с его обесцениванием искусства танца.
— Разве красота приедается? — спросил он. — Особенно если она подлинная. Многогранная.
— А какая бывает ещё? — не поняла она.
— Та, у которой нет души. Кукольная красота. Бездушная. Бесталанная.
— Как у камней? — спросила она, вспомнив о своём браслете-подарке и сожалея о нём. — Хотя к камушкам настолько привыкаешь, что буквально душа ноет, если их нет на тебе…
— Есть и такие мнения, что камни не бездушны. Просто они структурно организованы иначе, чем мы. Они древнее, значит, информационно более насыщены.
— Чушь! — не согласилась она. — Разве можно сравнить камни с человеком? Разве они могут любить и разговаривать? Вы не обманете меня и подарите мне другие драгоценности?
— На! Держи! — Гелия протянула ей свой браслет. — А то заболеешь потом, не пережив приступа собственной щедрости.
Азира схватила браслет и тут же нацепила его на свою руку, — Блеск! Но это не означает, что долг с вашей стороны оплачен, — обратилась она к Рудольфу. — Гелия же по любому обещала мне что-нибудь подарить за мою уступчивость вам.
— А я у тебя ни о чём и не прошу, — сказал он.
— Ну, это пока… — она продолжала мерцать разноцветными согревающими искорками в глазах, улыбалась избыточно полными губами, какие ему не нравились никогда. И вспомнились нежные губы-лепестки Нэи…
Он перевёл взгляд на прекрасный рот Гелии, не желающий ему ничего дарить, кроме пустой и равнодушной улыбки. Дальше на ум пришла Ифиса с её привлекательными пухлыми губами, они тоже будили желание к ним прикасаться. И ему захотелось, чтобы вместо этой назойливой мухи сидела бы тут Ифиса. Зря он её отверг. К тому же Ифиса не вульгарная, а утончённая и в речах, и в ласках. Но выбирать было не из чего. Всё остальное у танцорки вполне в его вкусе. И маленькая, но отличной формы грудь, и гибкое тело, и… он задрал колючий на ощупь подол вызывающе узкого платья, из дешевой ткани. Стройные ноги с изящными коленями были на месте.
— Ножки у тебя — супер, — сказал он ей, — только платье твоё — дрянь.
— И не только ножки, — ответила она цинично. Но удивительно, этот цинизм ей и шёл. Был естественным. — Я знаю разные искусствы, — она так и сказала «искусствы». Неграмотная речь казалась неважной. Что это меняло? — А платье, кому не нравится, тот может купить другое. Я не возражаю. Я люблю подарки и умею за них благодарить.
Нельзя было исключать некий момент умышленной игры в неграмотную простушку, вроде как, неискушённую совсем. Она словно забыла о своей же бесстыдной болтовне о «статусных людях, проникающих куда-то», куда она зазывала проникнуть и его самого. Впоследствии она проявилась совсем с другой стороны, двуликой и опасной. И уже в то время её кто-то обучал тайным уловкам и приёмам втираться в доверие, возбуждать желание интима у влиятельных дядей. Некто, кто скрывался за таким же тёмным человеком-скалой, но мало отёсанным и простонародно-откровенным, за Чапосом. Позже пришло понимание, что она входила в специфическую личную агентуру Ал-Физа для исполнения его тайных заданий, связанных с устранением или дискредитацией неугодных людей.
Прыжок в тёмную расщелину
…Ночной голубой спутник светил в прозрачный потолок прибежища любителей ночных удовольствий. И девушка была очерчена светящимся голубоватым контуром, оставаясь полностью непроницаемой для внутреннего зрения. И свечение это делало её похожей на инфернальное некое существо, лишь прикинувшееся соблазнительной нимфой ночи. Уже тогда она задала ему загадку. В ней определённо было нечто, что отталкивало, вызывая в то же время сильное сексуальное притяжение. Сидя за столиком и прямо держа узкую спину, она двусмысленно делала наклон вперёд и елозила по стулу, демонстрируя ему, сидящему рядом, своё личное желание оказаться с ним наедине, где она откроет ему бездну чувственных радостей и ухищрений тоже. Она смотрела ему в губы, и глаза её мутнели, давая понять её готовность ко всему, что он пожелает. И свыше этих пожеланий.
— Я выиграла конкурс недавно. Главный оценщик в жюри был придирчивый человек и глубокий знаток, и он сказал, что я уникальна. Назначали повтор для приглашённых
