Глава тридцать третья. Разговоры ни о чем в сумерках
Котов не подвел. Район действительно оказался в определенном смысле приличным: умеренной паскудности, ни одного полицейского участка в радиусе километра, а также банка или офиса с внешним видеонаблюдением. Трехкомнатная квартира на последнем этаже старого четырехэтажного дома тоже не вызывала нареканий. Правда, стены обшарпаны и мебель дряхлая, зато функционирующий запасной ход и пожарная лестница — впритык к кухонному окну.
Сам он отогнал машину и вскоре вернулся на своих двоих. С двумя здоровенными пакетами. И тут же принялся греметь посудой на кухне.
У Михаила тем временем громко забренчали нервы. Неудивительно: всего за один день тот умудрился выпасть из обоймы сотрудников среднего звена ЦРУ. Сдать все и всех, включая собственного босса. Причем влегкую, даже без утюга на пузе и паяльника в «скворечнике». Приготовиться к неизбежной смерти — и вдруг остаться в живых, правда, совсем в непонятном статусе. Лечение в полевых условиях оперативно провел все тот же Котов: влил в болезного двойную «наркомовскую» дозу спиртного, добавил еще чуть-чуть и отправил на боковую. Сработало.
А двое бывших сначала товарищей по несчастью, потом противников, а сейчас — вроде как союзников расселись в креслах в гостиной и принялись гонять чаи. И устало беседовать на великом и могучем. О всяких пустяках для начала. Неторопливо готовясь к разговору главному.
— Вот, значит, как…
— Да уж.
— Здорово говорите по-русски, Гуйлинь. Не ожидал даже.
— Спасибо.
— Не за что. Только вот этот вологодский говорок… Где вы его подцепили?
— У того, кто меня обучал. Въелся намертво, — застеснялся китаец. — Никак не избавлюсь.
— Понятно. А знание неформальных, скажем так, слов и выражений?
— Тут все просто. Моя дочь…
— Наверное, уже полковник военной разведки?
— Ничуть. Девушке всего двадцать четыре года — и она аспирант кафедры русского языка Института иностранных языков. Специализируется как раз на этом самом «неформате». Время от времени просит просмотреть ту или иную свою монографию.
— Двадцать четыре года! — восхитился Большаков. — Круто!
— Я поздно женился. Еще вопросы?
— Их немало, товарищ генерал.
— И это знаете. Мои комплименты.
— Покойный сэр Бенедикт наябедничал. Я поинтересовался подробностями вашей биографии, когда вы вышли позвонить.
— Браво, товарищ директор.
— ??!
— Вы тоже покидали помещение, и я не стеснялся задавать вопросы. Вы, оказывается, не скромный пенсионер, а вовсе даже руководитель некой серьезной структуры.
— Приблизительно той же направленности, что вы, генерал, возглавили неделю назад.
— Приказ подписан, но к исполнению обязанностей еще не приступил, — вздохнул Гуйлинь. — Отсюда все мои неприятности.
— В смысле?
— Слыхали что-нибудь об операции «Небесная сеть»?
— Возвращение на родину нечистых на руку чиновников, если не ошибаюсь. Сейчас об этом много пишут.
— Возвращение, совершенно верно. Со всем наворованным у страны. Вот меня и попросили кое с кем из этих самых беглецов встретиться. Пока как частное лицо. Что вас так рассмешило?
— Напрасно их называют «сертифицированными идиотами»[18]. — Большаков отпил чайку. — Все вами рассказанное очень напоминает мою собственную историю. Сработали ребята из Лэнгли, надо признать, достаточно шаблонно, зато эффективно. Подбросили аппетитную наживку, а наши бонзы купились.
— Мое назначение на этот пост, — Гуйлинь замялся, подбирая слова, — скажем так, не всех привело в восторг.
— Мое — тоже, — хмыкнул Большаков. — И уже не первый год. Кстати, что-то вы уж больно со мной откровенны.
— Ну, во-первых, русский с китайцем в очередной раз — братья навек. А во-вторых… Об этом позже.
В дверь деликатно постучали, и в проеме тут же появилась щекастая физиономия Котова, которого обычно все называли просто Саней.
— Прошу прощения, я тут картошечки нажарил. С котлетками. И водка охладилась.
— Не время пьянствовать, — с начальственной суровостью заметил Большаков. Не очень убедительно.
— А никто и не собирается. Всего-навсего по граммульке, исключительно для снятия стресса. И опять же, мы теперь вроде как на войне, значит, положено.
— Ох, — вздохнул начальник. — Тебе только повод дай.
— Да ладно вам. — Гуйлинь легко выбросил тело из кресла. — Лично я — только за.
— Вы любите жареную картошечку? — изумился Котов.
— С котлетками, — кивнул китаец. — Вас это удивляет?
Они выдвинулись в сторону кухни. Замыкал колонну слегка разочарованный Саня Котов. Если честно, он собирался все съесть и выпить в гордом одиночестве.
Глава тридцать четвертая. Была такою страшной сказка, что дети вышли покурить
— Ну, что, продолжим? Или, вернее, начнем?
— А что нам еще остается? — грустно молвил Гуйлинь.
Они, не торопясь, откушали под сто грамм «наркомовских» картошечку с котлетками, после чего вернулись в гостиную. И приступили наконец, без особой охоты, к разговору о серьезном. Компанию им в этот раз составил Котов, которому было строго-настрого приказано держать уши широко раскрытыми. А рот — на амбарном замке.
— Сложившуюся ситуацию, — начал Большаков, — лично я оцениваю как достаточно хреновую.
— И это еще мягко сказано, — кивнул Гуйлинь.
И был абсолютно прав. Итак, по порядку.
Оплот мировой демократии в очередной раз решил щедро ею поделиться. И предназначался этот бескорыстный дар как раз той стране, в которой против собственной воли оказались двое старинных знакомцев. С примкнувшим к ним Котовым.
Демократия — это власть демократов, каждый знает. И получить они ее могут, только отодвинув от кормила, в смысле, от кормушки тех, кто при ней находится. Для этого и нужны разного рода революции, изящно именуемые цветными. Это когда сначала все мирно и красиво, а не успеешь оглянуться, уже и лес рубят, и щепки в разные стороны летят, и убитых никто не считает.
Для любой революции нужен повод. Сгодится любой: рост цен на постное масло, дефицит гласности или там кружевных трусиков, падение нравственности или рост тарифов. Для стран Азии очень актуален национальный фактор. Это когда один из народов, вдруг сочтя себя униженным и обездоленным, самым что ни на есть мирным образом пытается донести до властей свои заботы и чаяния. Через некоторое время после этого обычно и начинается бойня.
