– Как мы собираемся лететь на Луну, если не можем наладить связь между тремя зданиями? – проворчал Гриссом за считаные секунды до 18:30. Это был тот редкий случай, когда его голос был ясно слышен.
– Да не слышит тебя никто, – озадаченно буркнул Уайт.
Через минуту и 14 секунд до наземных служб вновь донеслись голоса экипажа. Сначала восклицание Чаффи:
– Эй!
Затем крик Уайта:
– Пожар! В кабине пожар!
Следом Чаффи:
– У нас сильный пожар!
И в конце вновь Чаффи, на этот раз вопль:
– Мы горим!
Техники, находившиеся в «белой комнате», сквозь иллюминаторы увидели мечущиеся фигуры, мелькали отблески – явно пламя.
– Вытащите их оттуда! – прокричал Дональд Баббитт, главный в наземной команде, отвечавший за «белую комнату». Его подчиненные бросились к кораблю и стали яростно бороться с люком. Мощный жар, исходящий от металлического корпуса, обжигал лица, приходилось отворачиваться.
Шум и суматоха в «белой комнате» усилились, а звуковая трансляция из корабля совсем стихла, что было зловещим знаком. Теперь в наушниках людей в залах управления звучали лишь голоса самих операторов: на мысе Кеннеди они выкрикивали вопросы, а в Хьюстоне молчали – они ничего не могли сделать.
– Экипаж, выход! – крикнул Чак Гей, главный оператор стартовой команды, следуя инструкции и требуя от астронавтов сделать то, что они при всем желании сделать не могли: выбраться из корабля, превратившегося в пылающую печь.
– Отстрелить люк! – проорал Гэри Пропст, техник-связист. – Почему не отстрелят люк?
В «белой комнате» раздался еще один голос – никто так и не узнал чей:
– Очистить этаж! – крикнул кто-то, кодовой фразой приказывая всем, кто находился снаружи корабля, отойти – а по возможности и отбежать – подальше, поскольку корабль мог взорваться.
Через считаные секунды «Аполлон» лопнул с треском, и по воздуху прошел удар, как от бомбы; «белую комнату» завалило горящими обломками, занялись огнем бумаги на столах и планшетах. Пламя рванулось из корабля на волю, полностью поглотив астронавтов. Выжить при этом было невозможно – экипаж погиб.
Крафт слышал каждое слово умирающих. Слейтон – сидя за пультом, а не скрючившись в отсеке оборудования горящего корабля – тоже все слышал, как и каждый в двух центрах управления. Однако впоследствии так и не удалось выяснить, какими были последние слова астронавтов. Даже при прослушивании записи последних секунд разные люди говорили, что помнят другие слова, не зафиксированные на пленке, – что было вполне возможно, учитывая ненадежность связи.
Многие при этом утверждали (хотя пленка этого не сохранила), что один из астронавтов – профессионал-пилот, знающий, что, пока ты способен говорить, оператору надо докладывать о ситуации в корабле, – произнес как можно более ровным голосом, какой только позволяли обстоятельства: «Докладываю: сильный пожар». Доклад должным образом примут к сведению.
НАСА объявило о гибели астронавтов в течение часа, и телеканалы в тот пятничный вечер прерывали обычные передачи регулярными сообщениями о происшествии на мысе Кеннеди. Космическое агентство заверило публику, что Гриссом, Уайт и Чаффи погибли почти мгновенно, – это мало утешало, но все же казалось милостью. Однако официальная версия была неправдой. Трое астронавтов прожили долго, если учесть обстоятельства, – как минимум 21 секунду, судя по биометрическим показателям, по движениям внутри корабля, наблюдавшимся техниками из «белой комнаты», и по записям с датчиков системы управления.
21 секунду астронавты знали, что происходит, и пытались спастись. Для любого сотрудника НАСА, кто следил за происходящим в тот год, жертвоприношение Гриссома, Уайта и Чаффи было не случайностью, а неизбежностью – в равной степени трагедией и позором.
* * *
Джина Кранца, заместителя начальника Отделения управления полетом, вечером 27 января в ЦУП не было. В последние минуты перед тем, как разразился пожар, он был дома и собирался в ресторан – на ужин, как ему сказали, подадут нечто в виноградных листьях. Не то чтобы такая перспектива ему нравилась, но отказаться он не мог. У них с женой недавно родился шестой ребенок, но во время беременности Марты и за прошедшие после этого месяцы Кранц почти никогда не мог уклониться от необходимости работать семь дней в неделю, чтобы подготовить команду к февральскому запуску «Аполлона-1». Вот и утром 27 января он по обыкновению рано уехал в ЦУП и провел там изрядную часть дня, помогая подготовить предстоящее испытание. Но поскольку обязательное присутствие Кранца там не требовалось, а испытание, как он прекрасно знал, могло затянуться часов на 12, а то и дольше, он пообещал Марте, что вернется домой пораньше, чтобы переодеться к ужину и добраться до выбранного ею ресторана.
Греческий ресторан на Хьюстонском судоходном канале открылся совсем недавно. Канал, в прошлом сильно занесенный песком, по-прежнему служил частью огромного работающего порта, но теперь стал объектом внимания для новых предпринимателей, по большей части ориентированных на молодые семьи, устремившиеся в город с начала развития космической программы. Главной приманкой нового ресторана служили блюда, в которых начинка заворачивалась в виноградные листья, и, хотя Кранц плюсов этой кухни не понимал (почему нельзя съесть начинку отдельно с помощью ножа и вилки, а листья положить в салат, если они так уж нужны?), Марта смотрела на это по-иному. Как бы то ни было, Кранц давно обещал ей этот праздничный вечер.
Вспоминая тот режим, в котором он жил почти всю свою профессиональную жизнь, Кранц понимал, что задолжал ей гораздо больше, чем один праздничный вечер. В бытность пилотом ВВС он совершал патрульные полеты во время войны в Корее и служил летным инженером-испытателем на авиабазе Холломан в штате Нью-Мексико. В 1960 г. прямиком оттуда Кранц попал в НАСА и в течение семи лет, прошедших с тех пор, почти не прерывал лихорадочного режима работы. Когда в журнале Aviation Week вышло объявление о том, что правительству требуются люди в «Целевую космическую группу», именно Марта уговорила Кранца на него откликнуться. Попав в НАСА, Кранц быстро поднялся по служебной лестнице; к должности руководителя полета его готовил лично Крис Крафт.
Именно Крафт учил Кранца тому, как нужно и не нужно вести полет, причем учил наилучшим способом: непосредственно на практике. Кранц отлично показал себя как рядовой сотрудник ЦУП – один из многих людей, сидящих за пультами. Однако он быстро перерос эту должность, и вскоре его уже перевели за центральный пульт – в ранг руководителя полета, и теперь в каждую восьмичасовую смену успех полета зависел лично от него.
Одним из первых полетов, которыми руководил Кранц в этой редкой должности, был восьмидневный полет «Джемини-5» в августе 1965 г.; за ним числился рекорд продолжительности, который перекрыл «Джемини-7» в декабре того же года. В начале полета «Джемини-5» астронавты стали докладывать о неполадках на борту; наибольшее беспокойство причиняли криогенные баки, поставляющие жидкий кислород и водород к топливным элементам. Приборы постоянно показывали, что давление в баках ниже нормы, а если баки откажут – то с ними и вся главная система электропитания корабля.
