СТРАННО ОСОЗНАВАТЬ, что ты хочешь умереть. Это желание приходит не как вспышка, не как внезапное прозрение. Оно созревает медленно. Образ Олли, рыдающего в одиночестве на крыльце, не покидает меня. Я сосредоточенно изучаю фотографии, которые он присылал мне из школы. Нахожу себе место на каждой из них. Мэдди в библиотеке. Мэдди стоит рядом со шкафчиком Олли и ждет начала урока. Мэдди – девушка, у которой все впереди.
Я запоминаю каждый сантиметр семейной фотографии, пытаясь разгадать ее секреты. С восхищением смотрю на еще не больную Мэдди, малышку Мэдди, перед которой открыты бесконечные возможности. С момента знакомства с Олли существовали две Мэдди: та, которая живет книгами и не хочет умирать, и другая, которая просто живет и предполагает, что смерть будет за это скромной платой. Первая Мэдди удивляется тому, куда заводят ее мысли. Вторая Мэдди – та самая, с гавайской фотографии. Она как богиня – невосприимчива к холоду, голоду, болезням, природным катаклизмам и техногенным катастрофам. Она не боится, что ей разобьют сердце.
Вторая Мэдди знает, что эта бледная полужизнь – не настоящая жизнь.
Прощай
Дорогая мама!
Прежде всего – я люблю тебя. Ты и так это знаешь, но у меня, возможно, не будет шанса снова сказать тебе эти слова.
Так что. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.
Ты умная, и сильная, и добрая, и самоотверженная. Лучше мамы и пожелать нельзя. Ты не поймешь того, что я собираюсь сказать. Не знаю, понимаю ли я сама.
Благодаря тебе я жива, мама, и я очень, очень за это тебе признательна. Благодаря тебе я прожила так долго и получила возможность узнать свою небольшую часть мира. Но этого недостаточно.
Ты не виновата. Во всем виновата эта невозможная жизнь.
Я делаю это не только из-за Олли. Или, может, только из-за него. Я не знаю. Не знаю, как это не могу воспринимать мир так, как прежде. Встретив его, я обрела новую частичку себя, и эта новая частичка не знает, как оставаться тихой и неподвижной и только наблюдать.
Помнишь, когда мы в первый раз вместе читали «Маленького принца»? Мне было так грустно, что в конце книжки он умер. Я не понимала, как он мог выбрать смерть только для того, чтобы вернуться к своей розе.
Думаю, теперь я понимаю. Он не выбирал смерть. Роза была всей его жизнью. Без нее он не был по-настоящему живым.
Я не знаю, мам. Не знаю, что я делаю, знаю только, что должна. Иногда мне хочется вернуться к себе прежней, которая ничего не знала. Но я не могу.
Мне жаль. Прости меня. Я люблю тебя.
Мэдди
Пять чувств
СЛУХ
Кнопки на пульте сигнализации пытаются сообщить о моем побеге, при каждом нажатии издавая громкий «би-ип». Мне лишь остается надеяться, что мама ни о чем не догадывается, а ее комната достаточно далеко от входной двери, и она ничего не услышит.
Дверь открывается со вздохом. Я Снаружи. Вокруг такая тишина, что у меня гудит в ушах.
ОСЯЗАНИЕ
Металлическая ручка входной двери прохладная и гладкая на ощупь, почти скользкая. Ее легко отпустить, что я и делаю.
ЗРЕНИЕ
Сейчас четыре часа утра и слишком темно, чтобы различать детали. Мои глаза распознают только общие очертания предметов, смазанные силуэты на фоне ночного неба. Большое дерево, дерево поменьше, ступень, сад, каменная дорожка, ведущая к воротам, штакетник по обе стороны. Ворота, ворота, ворота.
ОБОНЯНИЕ
Я в саду у Олли. Воздух насыщенный, сочный от запахов – цветы, земля, мой растущий страх. Я удерживаю его в легких. Кидаю камешки в окно, надеясь, что он выйдет.
ВКУС
Олли передо мной, ошарашенный. Я не говорю ничего. Только прижимаюсь губами к его губам. Сначала он кажется окаменевшим, неуверенным и неподатливым, но внезапно крепко обнимает меня. Одну руку запускает мне в волосы, другой обхватывает меня за талию.
У него точно такой вкус, каким я его запомнила.
Другие миры
МЫ ПРИХОДИМ В СЕБЯ. Точнее, Олли приходит в себя. Он отстраняется и берет меня за плечи обеими руками:
– Что ты здесь делаешь? Ты в порядке? Что-то случилось? С твоей мамой все хорошо?
Я напускаю на себя храбрый вид:
– Со мной все отлично. И с ней все отлично. Я решила убежать.
Света, который горит у него в комнате, достаточно для того, чтобы я могла разглядеть замешательство на его лице.
– Не понимаю, – говорит он.
Я делаю глубокий вдох, но замираю на середине. Ночной воздух холодный, влажный и тяжелый и совершенно не похож на тот, которым я привыкла дышать. Я пытаюсь выдохнуть его, изгнать из легких. Губы покалывает, голова кружится. Это от страха или от чего-то еще?
– Мэдди, Мэдди, – шепчет Олли мне на ухо. – Что же ты наделала?
Я не могу ответить. Вдох дается мне с трудом, словно я проглотила камень.
– Попытайся не дышать, – произносит Олли и ведет меня к моему дому.
