Анализ текстов позволяет утверждать, что собеседникам Заратуштры были ещё неведомы города, тогда как по меньшей мере с середины первого тысячелетия до нашей эры в Восточном Иране и в Средней Азии города уже существовали, и что эти собеседники были оседлыми пастухами, занимавшимися скотоводством и приносившими в жертву домашних животных, прежде всего быков, благодаря чему Заратуштру можно ассоциировать с обществом, где такие люди играли важную роль в экономике, и с территорией, где пастбища были достаточно обильны, чтобы их прокормить, вероятно, с дельтой Окса в Хорезме, единственным регионом иранского мира, где выпадает много осадков; такую локализацию как будто подтверждают и другие данные. Кстати, его называли Погонщиком Быков — не затем, чтобы указать, что он был скотоводом или (вопреки тому, что иногда говорили) что он требовал от последователей защищать скот и заботиться о скоте, а потому, что на Востоке есть обычай сравнивать людей со стадом, а их вождей с пастухами: кому неизвестно, что Иисус был «Добрым пастырем»? Официально признанные даты его жизни (628-551 до н. э.) выведены из утверждения, что он жил за 258 лет до Александра, которое ни на чём не основано. Сегодня есть тенденция относить его жизнь к намного более древним временам, к точно не определённой эпохе между 1200 и 900 г. до н. э.
Как любую великую личность, жившую в далёком прошлом, его присвоили себе легенда и миф, и поздние биографии пропитаны ими. Но отдельные факты или аллюзии в его гимнах позволяют сделать вывод о некоторых реалиях его жизни. Он принадлежал к коневодческому роду, был жрецом, заотаром, жертвоприносителем и певцом. Он был женат и имел минимум двух детей, чьи имена известны. Его состояние было скромным, и он сетовал на этот факт, видя в нём одну из причин своих трудностей (Ясна, 46,2). Можно допустить, что годам к тридцати он испытал озарение, когда с интонацией, напоминающей «Свят, свят, свят Господь Саваоф!» у Исайи (Ис. 6:3), воскликнул: «Я признаю тебя святым, Мудрый Господь!». Тогда, приняв свою миссию, он воспроизвёл первоначальный выбор Бога, выбор жизни и добра, и призвал свою паству поступить так же. Всё его учение основано на необходимости следовать этому примеру Бога. Человек своими мыслями, словами и делами способствует Его борьбе против сил смерти и зла и пришествию нового мира: «Дай мне, Господи, полное преобразование жизни, чтобы, поклоняясь тебе и восхваляя тебя, я достиг большей радости» (Ясна, 34, 6).
Он немедленно начал проповедовать — не затем, чтобы упразднить религию, а чтобы восстановить её, и именем Ахурамазды обличать традиционных жрецов — несомненно, за излишества в жертвоприношениях и оргиях. Реакция не замедлила. Гонимый, он был вынужден покинуть свою землю. «Куда бежать? Куда идти? Меня изгоняют из моей семьи, из моего племени. Ни деревня, ни злые вожди не благоволят ко мне» (Ясна, 46, 1). Он укрылся у Виштаспы, царя племени Фрияна, неведомого монарха неизвестно где находящейся страны, который в маздеистской традиции станет образцом посвящённого, как он сам — образцом жреца. Там он и остался жить. Виштаспа подружился с ним, слушал его, долго колебался, верить ли ему, наконец, решился на это после того, как произошло нескольких чудес, согласно агиографии, и стал его покровителем. Вместе с ним Заратуштра предпринял борьбу, в том числе вооружённую, с неверными и со своими заклятыми врагами. Он окружил себя группой учеников, которых называл то «бедняки», то «друзья», то «сведущие», и посылал некоторых из них в дальние края, чтобы распространять учение. Страстный проповедник, неутомимо вопрошавший своего Бога, особенно когда был мучим сомнениями, чувствовавший себя близким к Нему, он был убеждён, что его устами говорит Он, что весть, которую он передаёт, исходит от Него. «Вот что я спрашиваю у тебя, Господи. Ответь же мне», — неустанно говорит он (Ясна, 44, 1). «Говори со мной, как друг говорит с другом. Окажи мне поддержку, какую друг оказывает другу» (Ясна, 46, 2). Он вполне сознает, как сложна проблема жизни, и не собирается её разрешать при помощи нескольких простых формул, так что и в его речах отражена эта сложность. Его жизнь, похоже, стала тогда радостной, рискну сказать — счастливой, и удалась, потому что его учение быстро добилось широкого признания, но тем не менее он будет утверждать, что согласился «страдать среди людей», чтобы способствовать спасению человечества. Это не значит, что он придавал страданию искупительную ценность, хотя эсхатология как будто это делает. Зато его слова лучше разъясняют значение Спасителя, Саошьянта, апокалиптического витязя, совершенного и справедливого человека в качестве смысла существования мира, который уже воплощает он и который после него будут воплощать другие, рождённые девами, пока в конце времён не придёт последний из них, Живущий. Как считают, можно утверждать, что Заратуштра умер в семьдесят семь лет, убитый в храме огня.
Союз Заратуштры и Виштаспы ставит важную и дискуссионную проблему отношений трона и алтаря. Ясно, что трон защищает алтарь, но обе власти, политическая и жреческая, остаются раздельными. Согласно знаменитому мифу Йима, первый царь, отказался обучать религии, но согласился умножать число сотворённых и управлять ими, введя тем самым различие между религиозной и гражданской властями, какое проводил Иран. Всякая попытка духовенства достичь трона завершалась провалом: в истории это наглядно демонстрируют узурпация мага Гауматы и постигшая его кара. Безуспешными оказались и все попытки монархов приобрести священство: возможно, примером такого монарха был Дарий, который, по словам Жана Келленса (2000), хотел стать «последним по счёту преемником Заратуштры». Однако иранского суверена избирал Бог, он обладал властью по Его милости, и его коронация была религиозной церемонией. Поэтому его положение в религиозной системе ценностей оставалось неоднозначным, так как акцент делался то на сакральность его особы, то на её мирской характер, чем могут объясняться как престиж монархии, так и недостаток преданности монархам, о котором свидетельствуют цареубийства и постоянные смены династий.
В легендарной биографии Заратуштры описано много чудес. Якобы имело место его небесное предсуществование. Он родился в центре мира, в середине истории, в свету — в том свету, каким пронизано сердце маздеизма. Его мать во время зачатия получила хварно, и всё её тело оказалось окружено ярким сиянием. За три дня до его рождения это сияние появилось снова и было таким сильным, что жители деревни приняли его за пожар. Когда он родился, он излучал свет и смеялся. Далее он перенёс четыре испытания, инициационный характер которых очевиден.
Хварно (khwaranah, xvaranah, превратившийся в xvarr), которое Анри Корбен толкует как «свет славы», — понятие, которое сложно определить, но оно занимает центральное место в маздеизме и не имеет эквивалентов где-либо ещё. Это созданный Богом, исходящий от солнца флюид, скорей огненная, чем световая сила, которая содержится в питающих водах и поднимается в голову человека, излучающую её в виде ореола — отсюда нимб святых в буддизме и христианстве. Это харизматическое могущество, присущее Богу и в большей или меньшей степени передаваемое любому индивиду, но более всего — представителям некоторых социальных категорий, — уполномочивает их выполнять их функции, наделяя привилегированным и исключительным положением. Оно пронизывает Иран и его царей, в какой-то мере передаётся из поколения в поколение, обеспечивая иранцам превосходство над остальными. Это прочно закрепилось в их памяти, способствовало, по всей вероятности, формированию у них представления о наследственной передаче этих даров, и, «несомненно, не случайно иранские мусульмане разработали собственное учение об имамах и усвоили острое ощущение, что Мухаммаду наследовали они» (Menasce, 1963).
