Однако даже без врачебных процедур организм может начать защищать себя сам. И делает это, используя ту же самую стратегию. На фоне массивной кровопотери происходит спазм: поврежденные сосуды сжимаются, отрезая путь крови и предотвращая дальнейшие потери. Сокращаются и сосуды по всей периферии, в конечностях, заставляя кровь устремляться к центральным, жизненно важным органам. При этом менее важные ткани временно лишаются питания, зато больше крови направляется к сердцу. Такая рефлекторная реакция периферийных капилляров, расположенных у поверхности, отчасти объясняет бледность кожных покровов у людей с травмами. Но реакция организма на травму этим далеко не ограничивается.
Через некоторое время в кровеносную систему начинают выбрасываться гормоны, заставляя расходовать резервные хранилища жиров для компенсации потери глюкозы в крови. Мышечные белки также начинают разрушаться, чтобы их составные компоненты могли пойти на нужды организма. Так экономика воюющей державы перестраивается на военный лад.
Однако самой сложной, самой противоречивой стороной реакции человеческого организма на травму я бы назвал ответ иммунной системы.
К месту повреждения по кровеносным сосудам устремляются белые кровяные тельца, а из клеток травмированных сосудов и тканей выделяются особые молекулы-посланники. Они мобилизуют множество других иммунных клеток, которые берут на себя удаление мертвого и поврежденного материала и готовят почву для заживления. При умеренных повреждениях этот механизм работает слаженно и четко, как часы: устраняет из организма нежизнеспособные клетки и заменяет их новыми, попутно заботясь о том, чтобы производить достаточное количество энергии, ведь восстановление требует повышенного уровня обмена веществ.
Эти механизмы развивались и оттачивались на протяжении миллионов лет. Именно благодаря им наши предки охотились и защищали себя и свои семьи: они были по преимуществу хищниками, а внезапно оказавшись жертвой, ковыляли в джунгли и отлеживались, пока рана не заживет.
Итак, реакция организма на незначительные или умеренные повреждения — глубокие разрывы и раны, не затрагивающие жизненно важные органы и не сопровождающиеся профузным кровотечением, — тщательно отлажена в ходе эволюции. Она работает на нас, помогая выжить и обеспечивая дальнейшее сохранение наших генов.
Но для тяжелых повреждений, до появления современной медицины грозивших человеку смертью, подобных механизмов выживания эволюция не выработала. А иммунная система реагирует на травму настолько нестабильно, что несет больше вреда, чем пользы.
По сути иммунный ответ — это мощная и потенциально крайне разрушительная цепная реакция, нечто вроде того, что происходит внутри атомной электростанции: нам хотелось бы, чтобы расщепление ядра давало нам энергию, но достаточно малейшей ошибки в управлении — и катастрофы не избежать.
Так и с иммунной системой. Если она активирована недостаточно, то человек по-прежнему подвержен инфекции. А избыточная активация выводит из строя органы и системы, и происходит авария.
Никогда в истории человек не подбирался так близко к пределам выживания. К настоящему времени мы научились поддерживать жизнедеятельность различных органов и их систем в палатах интенсивной терапии. В этом мы обогнали эволюцию, оставили ее далеко позади. На нынешних рубежах мы полагаемся не на свои физиологические возможности, а на сверхсовременные системы поддержания жизни и на быстроту оказания помощи. Концепция современной медицины, согласно которой в случае необходимости бригада медиков может буквально взмыть в воздух, выхватить вас с места события и в считанные минуты доставить в больницу, сформировалась только в последние десятилетия. Медицина ведет настоящее сражение на грани жизни и смерти. И никогда прежде уровень выживаемости в случаях тяжелейших физических повреждений и физиологического шока не был так высок. Сталкиваясь сегодня даже с самыми ужасными травмами, мы все чаще отказываемся признать свое поражение.
***
Когда на месте взрыва почти не осталось тяжелораненых, мы отправились на Сохо-сквер осмотреть ходячих пострадавших. Мы шли по Дин-стрит. Кафе и бары опустели, люди побросали на столиках тарелки с недоеденной едой и наполненные бокалы. Закончив, мы вернулись в больницу, и я работал всю ночь.
Взорванный бар назывался «Адмирал Дункан». Он был популярен у лондонских геев. Террорист Дэвид Коупленд — двадцатитрехлетний шизофреник с параноидным синдромом, бывший член Британской национальной партии, — сконструировал и за предшествующие две недели попытался взорвать два подобных устройства — одно в Брик-лейн, другое в Брикстоне. Бомба в Сохо стала первой, унесшей человеческие жизни.
***
В пятницу 30 апреля 1999 года Андреа Дайкс с мужем Джулианом приехали в Лондон. С ними был Джон Лайт, шафер Джулиана на их свадьбе. Незадолго до поездки Андреа узнала, что беременна, и они решили отметить это событие; Джону предстояло стать крестным. Они отправлялись в театр на мюзикл «Мамма миа», но прежде решили заглянуть в «Адмирал Дункан». К ним должен был присоединиться друг и бывший партнер Джона, Ник Лир.
Бомба взорвалась в 18:37. Более ста человек получили ранения. Андреа и Ник были убиты осколками на месте. Джон умер на следующий день. Еще семь раненых оказались в отделении реанимации, лечение шло долго и с осложнениями, но все выжили.
30 июня 2000 года Дэвида Коупленда признали виновным в убийстве Ника Лира, Андреа Дайкс и Джона Лайта. В 2007 году Высокий суд Великобритании приговорил его к пятидесяти годам заключения.
Глава 5
ИНТЕНСИВНАЯ ТЕРАПИЯ
2009 год. Япония, Осака: пассажиры метро во время эпидемии свиного гриппа
© Masa.
Кривые на электрокардиограмме спотыкаются, сбоят. Пики на экране будто валятся друг на друга, отклоняясь от нормального электрического ритма. Больному восемнадцать лет, и я не могу понять, в чем проблема. Сестры снова готовят дефибриллятор. Разряд. Пауза. Клетки сердца перезагружаются, ритм чуть налаживается.
Мы уже взяли кровь, сделали рентген и компьютерную томографию, пытаясь поставить диагноз. Но зацепок почти нет. Мы обследовали больного с головы до пят. Дыхание чистое, никаких травм и ранений, почки как будто работают без сбоев — по крайней мере, сейчас. А вот с биохимией крови — полное безобразие. Органические кислоты образуются стремительно — быстрее, чем успевают вывести почки и легкие. Парень лежит без сознания, на искусственной вентиляции легких, весь в мигающих огоньках мониторов, как новогодняя елка, сердце бьется благодаря лекарствам, легкие дышат с помощью аппарата. Ресурсы организма почти исчерпаны, человек на грани смерти. Кардиограмма снова сбоит. Даем новый разряд.
Живот немного вздут. Может, проблема в брюшной полости? Возможно, сосуд, снабжающий кровью кишечник, каким-то образом спался или поврежден. Этого достаточно, чтобы парню стало плохо. Вот только он слишком уж молод для подобных вещей. Мы снова просматриваем томограммы. Придраться, кажется, не к чему, идей никаких. Вызываем хирургов. Они оперировать не настроены. Возьмешь такого в операционную, а он, чего доброго, умрет на столе. Однако если ничего не предпринять, то он умрет наверняка. Мы обсуждаем, что делать, а я тем временем даю еще один разряд. Кажется, это уже десятая дефибрилляция. Я уж и счет им потерял.
