Как ни странно, в отличие от Зинаиды Сибилевой, Надежда Антонова как будто не вдохновила мастера на создание литературного шедевра. Рассказ «Он, она и водка» был передан в «Орловский вестник», где и напечатан 9 сентября 1895 года — в субботнем выпуске. Приятель Андреева Севастьянов вспоминал, что «редактор Сентянин, хотя и напечатал, но когда я зашел спросить, стоит ли Андрееву присылать еще, сказал, что нет, не стоит, т. к. рассказ слаб»[91]. Появление второго литературного опуса, подписанного на этот раз Л. А., как и «В холоде и в золоте», осталось совершенно незамеченным, разве что в семье Антоновых публикация эта вызвала переполох. Мать и дочь, прочтя рассказ, тщательно спрятали друг от друга этот выпуск «Орловского вестника», Наденька боялась расстроить мать, а ее мама — разволновать дочку… Если бы только знали они, какого жениха отвергают…
Сама Надежда, помимо этого, крайне слабого произведения — в образе белочки появляется в сказке «Орешек», упоминается в позднем рассказе «Два письма», бледен вдохновленный ею женский образ в «Мысли», исследователи находят ее тень и в пьесах «Дни нашей жизни», «Младость», «Gaudeamus», еще в нескольких произведениях, но эти фигуры не идут ни в какое сравнение с Зиночкой, Анфисой или Катериной Ивановной. И вопрос: «Так почему же, за что люблю ее я так безумно, так безгранично, такой нечеловеческой, страшной в своей силе и непреоборимости любовью?» — не находит ответа ни в истории отношений Андреева и Антоновой, ни в его будущих произведениях. Даже и прочитав от корки до корки дневник 1897–1901 годов, по страницам которого буквально «расхаживает» Надежда Антонова и который Андреев завещает именно ей, невозможно вообразить внятный и отчетливый образ этой девушки — перед нами тысячи слов о Наде и… увы, ее безликая и мутная тень.
И все-таки — как мне кажется — дневник Андреева, поскольку туда он заносил любое, связанное с любовными переживаниями, соображение, содержит — хотя и в закодированном виде — часть ответа на вопрос о природе этой действительно важной для нашего героя страсти. 3 мая 1897 года Андреев замечает, что «…той жажды, той любви, которая томит меня — Надя не могла бы удовлетворить, как и никто в мире. Чего я хочу, о чем бьется и замирает мое сердце? Не знаю. Поцелуи, объятия, все, что составляет любовь — все это далеко от того, что я хочу…»[92]. Уже в отношениях с Зинаидой обнаружилось это свойство молодого Андреева — он должен был прежде всего — возвышенно мечтать о возлюбленной, в вину Зинаиде ставилось то, что «он больше не может мечтать о ней». Именно поэтому Леонид, на мой взгляд, обжегшись на первой любви, долгие годы, всем своим существом искал отношений, которые — в силу разных причин — оставались бы для него безнадежными. И при этом было у него множество не слишком затрагивающих душу любовных интрижек. При этом — временами он мучился, восторгался, испытывал трепет, влюблялся и разочаровывался и влюблялся опять в свою будущую невесту и жену — тогда еще гимназистку Шурочку Велигорскую. Но именно в безнадежности Андреев бессознательно находил залог того, что он больше всего ценил в любовной истории — возможность рисовать в своем воображении картины рая… «Я хотел бы, чтобы мы были с Надей далеко, далеко от людей. Чтобы над нами раскинулось это голубое небо, бесконечное, спокойное, любящее, чтобы нас окружал лес своей прохладой и ароматом…» Подобная пасторальная сценка заканчивается патетически: «…чтобы я не видел ничего, кроме ее взора, неба и леса»[93]. Впрочем, не будем так уж строго судить юношеские мечтания, представления и чувства, которые сопутствовали всей этой любовной истории. Думаю, Леонид, прежде чем превратиться в Леонида Андреева, отважно пытался претворить в жизнь несколько философских концепций. И прав был — в будущем хорошо знавший Андреева — Георгий Чулков, утверждая, что «при всей своей религиозной слепоте одну религиозную правду он принял как живую и несомненную реальность, — это правду о вечно женственной красоте, о возможной, но несуществующей мировой гармонии»[94]. Не имея нормального академического образования, наш герой слишком буквально понимал обрушивающийся на его голову поток идей и каждой отдавался чересчур страстно. «Он любил все огромное», — скажет о нем Корней Чуковский. И предполагаю — огромный сердечный пожар, зажженный Наденькой Антоновой, мог бы быть потушен одним «стаканом воды» — безграничная любовь иссякла бы после первой недели брака.
Что ж, на этом можно было бы и перевернуть страницу, если бы подобный жизненный опыт голодного студента не спровоцировал мощную тему в творчестве писателя Леонида Андреева. Еще в дневниковых записях 1896–1897 годов он признается, что предпочел бы увидеть Надежду мертвой, нежели замужем за другим. Вскоре — в апреле 1898 года — это признание трансформируется в мысль о том, что он бы мог на самом деле убить ее: «У меня явилась мысль… если бы в мире все шло так, как оно должно идти, я должен был бы убить Н. А.»[95]. Интересно, что и в рассказе «Он, она и водка» у героя возникает мысль об убийстве возлюбленной, поскольку он не сможет вынести, если та «будет жить и любить другого»: «Я убью тебя. Ты отдана мне судьбой, и в могилу унесу я тебя». И там, где в момент воплощения замысла безвольный пьяница отступил, сраженный красотой и детской безмятежностью спящей героини, именно там герой «Мысли» — будущего шедевра Андреева — тщательно задумывает и планомерно осуществляет убийство, но не героини, а — счастливого соперника. В написанной от первого лица «Лжи» герой лишает жизни лгунью-возлюбленную. И, кстати, был у «Мысли» и еще один черновик — неоконченный набросок «Случилось все это очень просто…», где отвергнутый любимой женщиной герой замысливает убийство… правда, из рассказа невозможно понять, ее или же счастливого соперника. Так тема, спровоцированная жизненной драмой, в течение четырех лет медленно вращалась в сознании Андреева — и как будто ждала, когда мастерство писателя созреет, чтобы придать ей адекватное выражение. «Я сейчас затрудняюсь проследить процесс мысли, приведший меня к мысли о закономерности убийства», — в апреле 1898 года признается отвергнутый Наденькой Леонид дневнику. Ровно через четыре года — в апреле 1902-го — Андреев закончил «Мысль».
Да, доктор Керженцев — герой рассказа «Мысль», как и его автор Леонид Андреев, — «делал… предложение, и оно было отвергнуто». Более того, в исповеди героя подчеркиваются дата и реакция предмета страсти: «напомните ей: пятого сентября, она засмеялась», и, как мы уже знаем, именно 5 сентября Андреев делает предложение Антоновой и получает отказ. Героиня «Мысли» Татьяна Николаевна, отвергнув Керженцева, через два года выходит замуж за его приятеля Алексея, Надежда Александровна венчается с чиновником Фохтом в 1899 году — также через два года после отказа Андрееву. Здесь дело даже не в прямых соответствиях, а в том, что они как будто намеренно подчеркнуты в этом, одном из лучших произведений писателя. Идея убийства счастливого соперника завладевает всем существом доктора Керженцева.
