— Шум моря, на который наложены разные команды. Например, «ты самый сильный», «ты лучше всех» и тому подобное, их не слышно, но они проникают в сознание, и человек меняется.
— Значит, ты, Гарька, лежишь у настоящего моря, слушаешь записанный морской шум через наушники и становишься лучше всех? — откровенно съехидничала я.
Гарик посмотрел на меня, как на слабоумную.
— Я знал, что ты не поймёшь. Не мешай, пожалуйста.
Он лёг на песок и закрыл глаза. Я пошла гулять по берегу.
В один из дней Гарик с тоской посмотрел на Гавайские красоты вокруг нас и выдавил:
— Не хочу обратно на работу!
— Верно, — обрадовавшись, что Гарик заговорил, поддержала я, — уж очень у вас там уныло. Почему ваш кабинет такой обшарпанный, казённый, похож на худую забегаловку?
— Что ты понимаешь! — неожиданно взорвался Гарик. — Ты знаешь, какой годовой доход у этой забегаловки? Больше четырехсот тысяч долларов, поняла? А как они делаются, знаешь? Надо так работать, чтобы человек к тебе сто раз пришёл вместо одного. Я никогда всю работу за один раз не делаю, даже если это — обыкновенная пломба! А деньги выбрасывать на дурацкий интерьер, как другие выскочки, незачем!
— Ты-то что так разволновался, и откуда ты всё знаешь, ты ж на зарплате? — не унималась я.
— Я всегда всё знаю! — криво усмехнулся Гарик. — Я очень мудрый, у меня всё здесь! — и постучал указательным пальцем по лбу.
«Магнитофонные плёнки сработали!» — насмешливо подумала я, но на всякий случай промолчала.
Поведение Гарика по отношению ко мне менялось к худшему день от дня. Он всё больше молчал, вёл себя так, как будто приехал один, часто раздражался, но сдерживался.
На мои вопросы о его странном поведении Гарик загадочно отвечал:
— Потому что я — король!
Сначала меня это смешило, потом надоело и стало действовать на нервы. Мы поехали на экскурсию в Гонолулу. В центре города стоял памятник первому Гавайскому королю, известному своим агрессивным характером и тем, что он имел двадцать одну жену. Гарик снисходительно выслушал экскурсовода и посмотрел на высоченную королевскую фигуру снизу вверх с выражением на лице как будто смотрел сверху вниз. Я щёлкнула фотоаппаратом. Снимок получился очень забавный.
Я сделала надпись:
Король на фоне короля, Он — фон, а самый главный — я!
и подарила фотографию Гарику, за что получила взгляд почти с ненавистью и день молчания, на сей раз заслуженный, сама нарвалась.
Иногда Гарик объявлял мне после завтрака:
— А теперь — «тихий час»!
Это означало, что он будет отдыхать и обращаться к нему нельзя. Часто «тихий час» продолжался до ужина с перерывом на обед, который я по договорённости с самого начала готовила и подавала, а Гарик мыл посуду.
— Спасибо, дорогая! — вежливо произносил он и вновь вставлял в уши наушники.
Я чувствовала себя чужой и потерянной, считала дни до отъезда. Меня не радовали никакие Гавайские прелести. Лучше всех было Галине и Виктору. Они общались только с Гариком, утром уходили, вечером приходили.
Наконец наступил последний день. С утра мы, как всегда, пошли к морю. Я выбрала момент, когда Гарик менял очередную магнитофонную плёнку, и подошла к нему:
— Гарька, хочешь домой?
— Хочу, — нахмурился он, — хочу в свою квартиру, закрыть дверь и остаться один. Я хочу быть один, ты поняла? — он почти кричал. — И ещё запомни, жениться я не собираюсь!
Я чувствовала себя униженной до последней степени. Терпению моему пришёл конец.
Не высокая честь называться королевой, При таком, извиняюсь, короле! —
пропела я и добавила, — когда приедем обратно, не звони мне больше!
— Как скажешь, дорогая! — тут же повеселел Гарик.
С этого момента в отношении меня начался откровенный бойкот. Гарик, Галина и Виктор паковались, подчёркнуто весело переговаривались, пили вино на прощанье, делились впечатлениями об отдыхе, и даже на аэродроме со мной не попрощались. «Могли бы быть и повежливее, — горько думала я. — Без меня, четвёртой, которая сама за себя заплатила, они бы эту замечательную поездку вряд ли получили. Квартиру я убирала. Еду готовила. В разговоры не встревала. И сейчас молчу, Бог с ними!»
Ночью в самолёте Гарик сидел как каменный, а я беззвучно плакала в темноте, радуясь, что никто не видит, и молилась: «Скорей бы домой!»
ДОЧКА
Я и мой друг, у которого была машина, встретили маму на аэродроме.
Мама вышла к нам одна, без Гарика, с затравленным лицом и заплаканными глазами.
— Скорей отсюда! — прошептала мама и буквально потащила нас к выходу.
Ехали молча. Дома мама открыла чемодан и с тихим стоном опустилась на пол.
— Я одолжила Гарику в поездку чемодан, у меня такой же. Так он на аэродроме всё перепутал и забрал мой. Представляешь, какая у него будет физиономия, когда он его откроет?
Мы посмотрели друг на друга и грустно рассмеялись.
— Ну что ж, что ни делается, всё к лучшему. Я тут написала ему. Вот, послушай:
Ты всё читал, читал, читал И много нового узнал: Про то, как нужно жить с женой, Но всё ж не выбрал ни одной! Любить попробовал — устал… Так для чего же ты читал? Узнав, как с другом говорить, Решил друзей не заводить. И в дом к себе людей не звал… Так для чего же ты читал? Читал, как мог богатым стать, Но всё ж решил не рисковать. И бизнесменом ты не стал… Так для чего же ты читал? Чтоб чтеньем жизнь обогатить, Учись делиться и любить!
— Ну, как?
— По-моему, лучше не скажешь! — воскликнула я.
Мама сложила записку и сунула в карман Гарикиного пиджака.
В дверь позвонили. Я открыла. На пороге стоял Гарик с чемоданом и сумкой. Лицо было напряжённым и очень бледным. Я испуганно обернулась на маму. Она так и сидела на полу.
Гарик огромными шагами прошёл через комнату. Бросил мамин чемодан на диван. Вытряхнул из сумки на стол какие-то мамины мелочи — бутылочки, кремы, расчёску и даже пустую коробочку из-под духов. Засунул в сумку свои вещи, которые по ошибке попали к нам. Сел к столу, выписал чек. Швырнул его маме. Встал и стремительно вышел, хлопнув дверью, без единого слова.
— Всё! — прошептала мама. — Пожалуйста, ничего не спрашивай и никогда со мной о нём не говори. Его не было. Хорошо?
