Все это было сказано, чтобы доказать, что святой Петр стоял «на окружности вечности», но еще не в самом Единстве, где можно постигать Бога в Его собственном бытии.
Третий путь называется «Путь», и вместе с тем есть пребывание у себя, а именно это есть непосредственное видение Бога в Его собственной сущности. Об этом говорит нам Христос, восклицая: «Я есмь Путь, и Истина, и Жизнь». Христос Единый как лик Божий, Единый с Отцом, Единый с Духом, Триединый. Христос – Путь, и Истина, и Жизнь. Трое и вместе с тем Одно: возлюбленный Иисус. Вне этого держат нас на окружности, заставляют обращаться к посредникам пути творения. Но идти в Боге, идти руководимым светом, излучаемым Его Словом, и идти охваченным любовью, соединяющей обоих в «Духе», – это превыше всего, что можно выразить словом. Внемли чуду!
Ибо сколь дивно пребывать сразу и вовне и внутри; постигать и быть постигаемым; созерцать и быть самому созерцаемым; держать то, что держит тебя самого. Тогда достигнута цель, тогда Дух отдыхает в покое, принятый в желанную вечность.
Но вернемся к нашему повествованию о Боге, о том, как Марфа, а с нею и все угодники проводят свою жизнь «с заботой» – что не совсем то же, что «в заботе». Тут мирское дело настолько же нужно, как и всякое погружение в Бога. Ибо оно соединяет нас с Ним так же тесно, как и наивысший восторг, какой только может выпасть нам на долю, – за исключением непосредственного созерцания Бога в Его чистой божественной природе. О том Христос свидетельствует Марфе: «Тебе близок мир, а потому и заботы его!» Особенно отмечает Он, что она со своими малыми способностями не бежит ни от какой заботы, ни от какой печали. Именно потому, что не избаловала она себя духовными усладами, страсть к наслаждениям была чужда ее душе.
В наших делах особенно мы должны держаться трех вещей: действовать надо по порядку, по разуму, благоразумно. «По порядку» – значит поступать везде соответственно ближайшему требованию; «по разуму» – не зная в данное время лучшего; а «благоразумно» – чтобы непрестанно в бодром действии прозревать животворящую истину в ее отрадном присутствии. Дела, в которых соединяются эти три вещи, так же приближают к нам Бога и так же полезны, как все восторги Марии Магдалины в пустыне, вместе взятые.
И Христос продолжает: «Ты заботишься о многом, но не об одном». Последнее бывает, когда душа, в чистом одеянии, чуждая всех мирских побуждений, вознесена высоко до самой «окружности вечности»: она впадает в скорбь в тот миг, когда что-нибудь ее увлекает оттуда, так что не может она больше оставаться там, вверху, восхищенной, и отныне забота, скорбь по единому – удел ее. Марфа же, наоборот, пребывала в уверенной деятельности, свободная духом, и мир больше ей не мешал. Потому и хотела она, чтобы сестра ее была в том же положении. Ибо видела она, что внутренне та еще не тверда. Из прекрасного настроения ее души выросло у нее желание, чтобы и сестра была утверждена во всем, что относится к вечному спасению.
Одно нужно, говорит Христос. Что это такое одно? Бог! Это и есть то, что необходимо для всех творений: ибо возьми Бог Себе Свое, все творения стали бы ничто. Отними Бог Свою долю души у Христа, поскольку ее духовное соединено с вечным ликом Бога, и Христос стал бы только тварью. Воистину тут нужно только единое.
Марфа, как мы видели, боялась, чтобы ее сестра не осталась при одних только восторгах и высоких чувствах и хотела, чтобы она стала подобна ей. На это Христос отвечал так: «Будь довольна, Марфа, она также избрала лучшую часть, которая не отнимется от нее никогда! Чрезмерность эта уляжется в ней: высшее, что может быть дано творению, выпадет на ее долю; она станет святой, как и ты!» Вот что можно прибавить по этому поводу к поучению о праведной жизни.
Для праведной жизни необходимы три вещи, касающиеся нашей воли. Первое требование – это предать свою волю Богу и там, где это является необходимой обязанностью, исполнить то, что признаешь правым, будь то отказ или принятие. Собственно, есть три рода воли: воля «чувственная», воля «разумная» и воля «вечная». Воле чувственной недостает должного руководства: она должна слушаться верных советов.
Воля разумная стремится участвовать во всех делах Иисуса Христа и святых или, говоря иначе, всегда направлять слова и дела свои и всю мирскую деятельность, памятуя о конечной цели.
Только когда исполнено это, Бог дает еще нечто иное основе души: вечную волю с ласковым заветом Святого Духа. Когда взывает к Нему душа: «Господи, скажи, чтобы вечная воля Твоя приняла во мне образ!» – Отец милосердный, благоволя, говорит в душе, исполнившей условия, о которых мы только что говорили, Свое вечное Слово.
А наши праведники требуют, чтобы мы стали настолько совершенны, что никакая любовь не могла бы тронуть нас, и были бы мы нечувствительны ни к благу, ни к страданию. Они несправедливы к себе.
Я утверждаю: еще не родился тот святой, который ничем не мог бы быть растроган. И с другой стороны, утверждаю я также: уже и то много для святого, когда, находясь в этом теле, он ничем больше не дает себя отвлечь от Бога. Вы думаете, что, покуда слова могут вызывать в вас радость или страдание, до тех пор вы не совершенны? Отнюдь нет!
И Христос не обладал этим, о чем свидетельствуют Его слова: «Душа Моя скорбит смертельно!» Даже Христу и то такую боль причиняли слова! И если бы боль всех творений пришлась на долю одного, не было бы ему так больно, как было больно Христу. И было это от прирожденного Его благородства и святого соединения божественной и человеческой природы. Поэтому говорю я: не было еще такого святого и не будет, которому бы скорбь не причиняла боли, а радость – отрады. Подобное, как исключение, дается только милостью и благодатью Божией: например, если бы отрицали веру какого-нибудь человека, а он, осененный благодатью, сохранял бы при этом хладнокровие. Но несомненно, что никакой толчок извне не может оторвать святого от Бога. Хотя его сердце и терзается – если он не в милости, – воля же его, укрепляясь, твердо держится Бога и говорит: «Господи, я – Тебе и Ты – мне!» Что бы ни случилось с ним, это не нарушит вечной связи, ибо не коснется высшей вершины Духа – где он соединен с благом в полной воле Божией.
Справедливо поэтому может сказать Христос: «Ты заботишься и печешься о многом». Марфа была настолько положительна, что ее глубокая связь с миром не мешала ей направить все дела свои и занятия к вечному спасению. И Мария должна была сначала стать Марфой, прежде чем действительно стала Марией. Ибо, когда она сидела у ног Господа нашего, она еще не была ею: была по имени, но не по духовным делам своим. Она была еще в полосе восторгов и сладких чувств: она еще только пришла в школу и училась жить. Тогда как Марфа была, по существу, настолько утверждена, что могла сказать: «Господин, скажи ей, чтобы встала!» То есть: «Господин, я бы хотела, чтобы она не сидела тут, восхищенная, я бы хотела, чтобы она теперь же училась жить, чтобы вошло это у нее в плоть и кровь. Скажи ей, чтобы встала! Дабы стала она совершенной».
Я говорю, ее нельзя было назвать Марией, когда она сидела у ног Христовых. Марией я называю закалившееся в делании тело, покорное мудрому учению. А покорным я называю того, кто исполняет волю, внушенную внутренним велением. Праведники же наши думают, что могут дойти до того, что чувственное присутствие вещей просто перестанет существовать для чувств! Никогда до этого они не дойдут! Я никогда не добьюсь, чтобы мучительный грохот стал столь же приятен моему слуху, как и сладкая игра струн! Но вот что можно потребовать: сознательная богоподобная воля должна в нас освободиться от всякого природного желания, дабы когда мудрое Провидение усмотрит, что предоставился случай, оно могло приказать воле отрешиться, и чтобы воля сказала тогда: я делаю это охотно! И вот тогда пытка стала бы радостью. Ибо что человек добывает большим трудом, то будет ему в радость. И тогда лишь будет плодотворно.
