Прошли около 25 верст и остановились недалеко от перевала. Сегодня к нашим баранам пристала овца, блуждавшая по горам, очевидно, потерянная прежними богомольцами. Когда пришли к месту ночлега, на овцу предъявил свои права один монгольский лама, как увидевший ее первым, и хотел зарезать. Но нашелся один благочестивый человек из амдосцев, который купил ее за 1 лан серебра и, привязав на ее шею цэтар (охранение жизни), состоящий из разноцветных лент, прогнал снова на гору.
16 июля прошли по пади помянутого перевала около 25 верст. На сегодняшнем пути найдены один истощенный верблюд и собачка-дворняжка, брошенные на произвол судьбы. Целый день шел дождь, под вечер обратившийся в снег, что заставило нас продневать на этом же месте 17-е число.
17 июля сделали переход лишь в 15 верст вследствие того, что много лошадей захромали при перевале через каменистый хребет Дан-ла. Верблюд, которого нашли третьего дня, оставался в день дневки на попечении одного амдосца, пожелавшего вести его далее, но сегодня положительно отказался встать и только жалобно кричал. Амдосец с сожалением снял с него надетую им попону и оставил. Собачка пристала к моей палатке и следовала за караваном до самой Лхасы.
19 июля прошли около 25 верст и остановились на реке Сан-чу. Невдалеке был виден банак тибетских сторожевых солдат, набранных из местных жителей, которых еще не было видно. Еще в феврале я слышал в Гумбуме, что старшина тибетских торговцев в Донкоре отправил 12 верховых людей в Лхасу с донесением о приходе русских, т. е. экспедиции П. К. Козлова, и о намерении их отправиться в Тибет.
Поэтому тибетское правительство дало местным жителям приказ особенно зорко сторожить границу и немедленно донести в Накчу, а оттуда в Лхасу, о появлении русских. Лишь только мы расположились лагерем, пришли к нам эти солдаты проведать, кто мы такие, и кстати захватили с собою масла на продажу. В обмен брали тибетские монеты, китайские материи, но охотнее всего китайскую водку. Если они находили у кого-нибудь водку, то нельзя было отделаться от их настойчивых просьб продать. Желающий совершить выгодные, но в общем грошовые сделки, мог хорошо поэксплуатировать страсть этих дикарей к водке.
20 июля перевалили через хребет Бум-цзэй (Сто тысяч вершин) и после 30-верстного перехода ночевали по южную сторону его.
21 июля, после 35-верстного перехода, достигли местности, называемой Накчу-цонра. Это широкая равнина, на юго-западном краю которой находится небольшое озеро.
Богомольцы, прибывающие из Монголии, останавливаются тут у своих знакомых банаков, если бывали здесь прежде, или же знакомятся вновь по рекомендациям бывавших.
22 июля караван разбился на партии и каждая группа поехала к знакомым банакам. Мы последовали за казначеем перерожденца Чэшой к его знакомому и, пройдя около 20 верст, остановились вблизи его банака. Богомольцы, намеревавшиеся через месяц возвратиться обратно, оставляли здесь для обратного пути животных, остатки съестных припасов и т. п. Некоторые скупали исхудалых лошадей, чтобы, оставив их здесь для отдыха, воспользоваться ими на обратном пути. Желающие оставаться в Лхасе на более продолжительное время продают за бесценок таким скупщикам животных, которым не дотащиться до места назначения.
23 июля глава нашего каравана захотел нас поэксплуатировать. Узнав о таком его намерении, пришлось, скрепя сердце, исполнить его желание, так как мы не знали здешних порядков и нам тяжело было помириться с мыслью, что, не будучи пущены в столицу далай-ламы, придется вернуться отсюда.
Хитрый на мелочи, он стал говорить, что едущими в нашем караване монголами распущен слух о пребывании среди бурят одного светского человека с русскими манерами, очевидно, подразумевая меня. Для того, продолжал он, чтобы слух этот не послужил к задержанию всех бурят, надо сделать, при его посредстве, подарок накчускому хамбо хотя бы ланов в пять серебра. Он советовал далее поехать двум из нас к хамбо и представиться ему, что было равносильно показанию физиономии. Сам он поехал для доклада.
Опасаясь, чтобы не произошло неприятностей из-за пустяков, поехали к хамбо я и типичнейший из ехавших с нами бурятских лам Чойнчжор Аюшиев. Казначей перерожденца Чэшой представился хамбо первым, как прежний знакомый, оставив нас во дворе присутствия. Хамбо жил в двухэтажном доме тибетской архитектуры. Снаружи перед дверями висели плети для наказания виновных. Плети эти состоят из палки 2,5 четверти и плетеной из кожи веревочки к ней. Нижний кончик веревки имеет более или менее значительный узел, который и причиняет самую чувствительную боль. В Гумбуме они одинаковы с описанными.
Из нижнего этажа выходили какие-то молодые люди и с любопытством осматривали нас. После продолжительной беседы казначей перерожденца Чэшой позвал нас к хамбо во второй этаж. Мы поднялись по каменной наружной лестнице и, войдя в комнату, по правую руку у окна увидели обыкновенного тибетского ламу средних лет, правителя здешних кочевников. По левую сторону сидел светский человек, довольно пожилой, с бамбуковым пером, воткнутым в волосы. Перед ним были письменные принадлежности, и он, как оказалось потом, был секретарем.
На наш привет хамбо кивнул слегка головой и продолжал беседу с казначеем, по-видимому, нисколько не касавшуюся нас. Затем последний вышел с нами и предложил ехадъ обратно в лагерь, так как хамбо приказал прикочевать к монастырю всем и, по уплате налога по 2 тибетских монеты с каждой палатки, отправиться в дальнейший путь. Мы возвратились к своей стоянке.
24 июля, через десятиверстный, приблизительно, путь прибыли к небольшому монастырю Нак-чу-гонба (в разговоре – гомба), резиденции вышеупомянутого хамбо, лежащему верст в 10 севернее реки Нак-чу. Это поселение со светским и духовным населением, строго говоря, нельзя назвать монастырем, хотя в нем имеются два дугана. Оно, как административный центр окрестных кочевий тибетцев, называется еще Нак-чу-цзон, где живут два равноправных правителя: один духовный (хамбо) и один светский (нансо).
Мы остановились лагерем саженей на 400 западнее монастыря, находящегося на левом берегу речки Дре-чу, левом притоке Нак-чу, верстах в 7–8 от последней. Никакого особого осмотра палаток не было. Выходил, между прочим, на поляну между лагерем и монастырем хамбо со свитой (светский правитель был болен) и изъявил желание купить лошадь или лошака. Богомольцы показывали животных, но он давал столь низкие цены, что не состоялось ни одной сделки. Вечером казначей перерожденца Чэшой пришел ко мне и попросил дать 5 ланов серебра, будто бы требуемых хамбо. В противном случае последний, по его словам, хотел задержать нас и послать в Лхасу нарочного за справками. Хотя было обидно за такую выходку казначея, но пришлось примириться, памятуя пословицу: «Худой мир лучше доброй ссоры».
