Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
От холода перехватило дыханье, но месяц перестал ухмыляться, звёзды показались уже не такими колкими, а ночь не такой стылой. Он тряхнул головой и зашагал в гору по заснеженной улочке мимо притихших частных домов.
Перед самым КПП пришла мысль, простая и обнадёживающая: «Всё, что ни делается, – к лучшему». Вот и с Тамарой всё встало на свои места. Сразу нашлось объяснение её поздним отлучкам, появляющимся в доме французским духам и разным дорогим вещам. Понятны стали теперь её холодность и цинизм, и даже письмо, адресованное его матери. Ведь Тамара, наверное, считает виновным во всём, что с ней произошло, Кравца. Хотя, наверное, так оно и есть. Мужчина всегда несёт ответственность за женщину, которая рядом. Кравец сам, конечно, виноват, что не смог понять жену, не сумел сделать счастливой.
Но теперь он отстранился от неё. Теперь ему нет никакого дела до Тамары, до прежних обид и разочарований. Ведь его собственная жизнь ещё не кончилась. Он вдруг захотел возвратиться с войны живым, чтобы попытаться что-то исправить в своей судьбе и, может быть, даже начать всё с самого начала.
В этой новой жизни не будет больше места лжи: разным тамарам и мэселам, с их миром, в котором всё можно купить и продать – офис, женскую ласку, положение в обществе. «Кто сказал, что деньги не пахнут? Ещё как пахнут. Предательством, кровью, в общем – дерьмом!»
Кравец прикоснулся к карману, где лежали доллары Мэсела, и невольно усмехнулся собственным революционным мыслям: «Обратно отнести, что ли, баксы Мэселу? Как бы не так! Чем бы ни пахли эти презренные иностранные дензнаки, а без них никуда. Так что придётся с идеальной жизнью подождать… Вот такая философия. Единство и борьба противоположностей. Вечный конфликт между сущим и должным. Нравится это или нет, но Мэсел сегодня снова выручил меня, как тогда, в выездном…»
Глава пятая
1
Кравца спас Мэсел. Точнее, его задняя часть, торчащая из теплушки. Она-то и не позволила двери захлопнуться. Отпустив дверную скобу и вцепившись в телогрейку Мэсела, Кравец по нему вполз в вагон и, обессиленный, упал. Тут его заколотило: ведь мог запросто погибнуть, сорвавшись под колёса.
Распластавшись, он долго приходил в себя. Потом поднялся, втащил Мэсела в теплушку, перекантовал подальше от двери. Выглянул наружу.
Ночь сделалась ещё беспросветней. Чёрный лес придвинулся к насыпи. Тучи заслонили луну и звёзды. Чёрным хлыстом, уходящим во мрак, извивался состав. Кравец смог отчётливо различить только три теплушки впереди да столько же позади. И на душе у него было черным-черно: «Где Юрка, что с ним? Может, всё-таки успел вскочить на подножку какого-нибудь вагона?»
Ветер свистел в ушах, хлестал по лицу, выдувал остатки хмеля из головы. Вместо недавнего веселья в сердце вполз страх. Да что там страх – настоящий ужас! Такой же леденящий, как ночь вокруг. До Кравца только сейчас дошло, что случилось. Конечно, смутное ощущение творимого ими безрассудства жило в нём и раньше, когда потерялся сержант, а они веселились и пили вино, как мальчишки, играли в снежки. Но теперь это ощущение обрело чёткую форму: под срыв поставлено выполнение боевой задачи, стратегический военный груз остался без охраны. Караула, как такового, больше нет. Начкар и Юрка – неизвестно где. Мэсел в отрубе. Выходит, он, Кравец, единственный, кто отвечает сейчас за всё: за груз, за оружие, за пьяного Мэсела и, в конечном счёте, за судьбу всего караула. Кто даст гарантию, что не найдутся желающие похитить что-то из перевозимого секретного оборудования или завладеть оружием и патронами? Впереди Ульяновск и Сызрань. Там – военные коменданты, в обязанность которых входит проверка выездных караулов. Что будет тогда? Минимум остановка эшелона, снятие и замена караула, отправка с позором в КВАПУ, где неизбежна встреча с комендантом Мисячкиным и с «губой». И это в лучшем случае. А в худшем? Тюрьма или дисбат.
Воображение тотчас нарисовало жуткую картину. Казарма. На табуретках, ровными рядами расставленных в проходе между кроватями, сидят курсанты родной роты. За накрытым красным ситцем столом с гранёным графином посередине – Баба Катя, парторг и комсомольский секретарь. Сбоку, на отшибе, понурив головы, Шалов, Захаров, Масленников и он сам. Но судят почему-то только Кравца. Дескать, ты один остался из состава караула и подвёл всех.
– Таварищ курсант, – визжит ротный, – я же гаварил вам, чта здесь не лицей. Паэтам в армии не места! Вам места в дисбате! Там узнаете, где раки зимуют…
– В дисбат его, в дисбат! – вторит ротному парторг.
– Кто «за»?
Все курсанты, как один, поднимают руки. Кравец косится на своих «подельников». Шалов, Мэсел и даже Захаров, отводя взгляд, тоже голосуют «за».
Тут пришла на память история с Витькой Пивнем, курсантом старшего курса. Он женился на курганской девушке-студентке. Очень любил её. Из-за своей любви и погорел. Однажды сбегал к жене в самоволку. В следующий раз кто-то сдал его взводному. Лейтенант вызнал адрес и заявился к молодожёнам среди ночи. Пивню повиниться бы, попросить прощения. А он в бутылку полез, чуть ли не в драку со взводным. Тогда и устроили общее собрание батальона. Драли Витьку и в хвост, и в гриву. А в конце предложили проголосовать за то, чтобы отдать самовольщика под трибунал. Все подняли руки. В том числе и Кравец. А как тут не поднимешь, когда офицеры «инакомыслящих» записывают в блокнотики? Вот и не нашлось смелых, чтобы выступить против. Конечно, можно оправдываться тем, что командование Витькину судьбу ещё до собрания решило. Но факт остаётся фактом – побоялся, не заступился, проголосовал как все.
«Так и со мной будет… – подумал Кравец. – А то и хуже… Пивню за самоволку дали полтора года дисбата, чтобы другим неповадно было. Но самовольная отлучка – это всё-таки не караул! За преступление в карауле дадут куда больше…»
Впрочем, и полутора лет в дисбате достаточно, чтобы судьбу человеку испортить. Пивню там отбили почки. Руки разрисовали наколками. Вышел Витька из дисциплинарного батальона полуинвалидом. Дослуживал в стройбате, где-то в Заполярье. Потерял от цинги почти все зубы. После дембеля заезжал в училище к знакомым ребятам. Его было просто не узнать. На щеке шрам: подарок от «дедов». Бывший отличник, симпатяга, он стал весь какой-то скукоженный, приблатнённый – вылитый «зэка». Жена его бросила. На работу устроиться нигде не может. В общем, жизнь наперекосяк.
«Что будет с мамой?..» – Кравцу представилось, будто уже осуждённым сидит он в Челябинском СИЗО, а мать выстаивает длиннющую очередь к окошку, где принимают передачи. Стоять ей трудно. Она сутулится и опирается на палочку. На палочке же висит сетка с печеньем и пачками «Беломора», который знающие люди посоветовали купить для того, чтобы сына не обижали паханы. Вокруг матери толкутся чужие люди. Кто-то плачет, кто-то хорохорится и зубоскалит по поводу тюряги и вертухаев, кто-то ругает всех и вся на чём свет стоит. Мать прячет глаза. Ей стыдно находиться здесь. Стыдно, что не смогла воспитать сына настоящим советским гражданином, достойным членом общества. «Это всё потому, что растила Сашу одна, без мужской руки, – укоряет она себя. – Вот и вырос безотцовщиной, уголовником!» Наконец подходит её очередь, и мать называет его фамилию и протягивает кошёлку в оконце. Охранник со злым лицом, заглянув в список, возвращает ей сетку: «Заключённому Кравцу, осуждённому за преступление в карауле, передачи не полагаются!» Мать рыдает и, прихрамывая, ковыляет на остановку…
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
