Подземелье расположенной на Капитолии темницы предназначено было для государственных преступников и воистину заслуживало названия места скорби. Там после вынесения приговора оказался и Вителлий. Его просто столкнули в люк на потолке, через который только и можно было попасть в темный зловонный подвал. Теперь он дожидался казни. Отвратительная вонь проникала в подвал через колодец, пробитый в боковой стене и выходивший прямо в Cloaca maxima, главную клоаку Рима. Колодец служил для того, чтобы сбрасывать туда преступников со сломанными удавкой шеями.
Однако удавленными или распятыми на кресте могли быть лишь рабы или люди, лишенные гражданских прав. В качестве римского гражданина Вителлий, как и все приговоренные к смерти заговорщики, имел право на почетную смерть от меча. Особым утешением это, впрочем, вряд ли можно было назвать.
Силы Вителлия были уже на пределе. Со времени суда и вынесенного им несправедливого приговора его почти регулярно мучили позывы на рвоту. Словно окоченев, дожидался он наступления рассвета.
Не могли уснуть и все находившиеся в подземелье заговорщики. По решению суда каждый день двое из них должны были быть обезглавлены на Марсовом поле. Казни были растянуты на много дней, чтобы стать для горожан уроком и предупреждением. Император желал, чтобы жестокое наказание заговорщиков надолго запечатлелось в памяти римлян. Вителлия и Руфуса должны были казнить первыми.
– Руфус, – обратился в темноте Вителлий к своему наставнику, – я умру от страха еще прежде, чем палач поднимет свой меч.
– Ты гладиатор, тебя учили без страха смотреть в лицо смерти. Ты не должен бояться!
– А разве ты не боишься смерти?
– Нет, – ответил Руфус. – Не могу сказать, что я рад ее приходу, но я и не боюсь ее. С того времени, как я был таким же, как ты, юношей, я множество раз стоял перед лицом смерти и как-то свыкся с этим. А кроме того, что мне еще делать в этом мире? Я вдоволь ел, пил и любил женщин… Что ж, пора и кончать с этим.
С трудом сдерживая приступ рвоты, Вителлий зажал рот рукой.
– Ты жил, – проговорил он наконец, – а моя жизнь не успела даже начаться.
– Мне жаль тебя, – сказал Руфус, – но тебе следовало держаться подальше от Мессалины. Для Нарцисса быть любимцем Мессалины означает быть врагом императора. При этом он, правда, забывает, что и сам когда-то делил ложе с императрицей.
– Но ведь приговор был вынесен мне несправедливо! Ты же знаешь, что я не участвовал в заговоре. Вина за мою смерть будет лежать на Пугнаксе…
– Вина за твою смерть лежит на Мессалине. То, как императрица относилась к тебе, раздражало Нарцисса, словно попавшая в глаз соринка. Это он потребовал, чтобы ты сражался с Пугнаксом. Ему хотелось, чтобы ты был убит на глазах у Мессалины.
– Ах, если бы я мог еще раз встретиться с Пугнаксом, – дрожа, словно в лихорадке, проговорил Вителлий. – Поверь мне, я сумел бы его победить, я убил бы его. Когда я в тот раз выходил на арену, меня страшила мысль о необходимости лишить кого-то жизни, но сейчас у меня одно-единственное желание – убить этого мерзавца.
Наверху послышался звук шагов, и в подземелье проник слабый луч света.
– Руфус, Вителлий! – выкрикнул голос, отразившийся зловещим эхом от сырых стен.
В люк опустилась веревочная лестница.
– Клянусь Кастором и Поллуксом, – проговорил Руфус, – пришла наша пора!
Остальные смертники с трудом поднялись на ноги, со слезами обнимая уходящих и что-то бессвязно бормоча. Лишь Вергилиан нашел правильные слова:
– Да смилостивятся над вами боги!
Руфус и Вителлий поднялись наверх. Центурион вновь наложил на них цепи, а трибун еще раз зачитал приговор. Затем два ликтора встали впереди осужденных, а четверо рабов с факелами окружили их. В первых предрассветных сумерках жуткая и одновременно торжественная процессия двинулась на север, по направлению к Марсову полю. У Вителлия голова шла кругом при мысли о том, что всего полгода назад он по этой же дороге направлялся в город – только тогда его несли в паланкине, а напротив сидела Мессалина.
Вителлий чувствовал, как ноги его будто наливаются свинцом, так что ему с трудом удавалось переставлять их. Сознание того, что каждый шаг приближает его к смерти, словно парализовало Вителлия. Ноги окончательно перестали его слушаться. Когда один из центурионов подтолкнул его, Вителлий повалился на землю.
– Вставай! Вставай же! – крикнул трибун, пытаясь поднять юношу на ноги. – Палач ждет тебя, и погребальный костер уже разожжен!
Вителлий попробовал подняться, но, не устояв, снова упал.
По приказу трибуна эскорт разделился. Одна его часть, окружив Руфуса, продолжила свой путь к Марсову полю, другая же вместе с трибуном осталась возле Вителлия. Трибун послал одного из рабов к журчавшему неподалеку ручью. Принеся в сложенных ладонях немного воды, раб плеснул ею в лицо Вителлию. Сознание не сразу вернулось к юноше. Удивленные возгласы были первым, что дошло до него. Подняв голову и открыв глаза, он увидел наклонившуюся над собой фигуру одетой во все белое девушки. По волнению окружающих Вителлий понял, что произошло нечто совершенно неожиданное и необычное.
– Милость богов! Милость богов! – слышались восклицания. – Боги смилостивились над Вителлием!
Девушка улыбнулась и протянула Вителлию руку. Словно пробудившись от страшного сна, он поднялся на ноги и принял поздравления снявшего с него цепи трибуна.
– Веста, богиня священного очага, – торжественным голосом проговорила девушка, – моими устами дарует тебе жизнь!
Ликтор опустил свою связку прутьев. Трибун лишь растерянно покачивал головой, повторяя снова и снова:
– Да ты любимец богов, Вителлий!
Только теперь юноша понял, что одна из весталок пересекла его дорогу к месту казни и тем, согласно древнему и священному для римлян закону, даровала ему помилование.
– Получив помилование, – вновь заговорила прекрасная весталка, – ты волен высказать любое желание, и оно непременно исполнится.
Прошло несколько мгновений, прежде чем Вителлий осознал случившееся во всей его невероятности. Слишком уж фантастично звучали услышанные им слова. Всего мгновение назад он ответил бы на них криком: «Я хочу жить!» Сейчас же ему были дарованы не только жизнь, но и право высказать заветное желание.
Глядя, как рассеиваются предрассветные сумерки, Вителлий глубоко вдохнул прохладный утренний воздух и почувствовал, как словно бы застывшая в нем кровь вновь начинает струиться по жилам. Он изо всех сил старался решить, какое же высказать желание, и, столкнувшись с совершенно новой и неожиданной для себя действительностью, не находил ответа. Страдания, пережитые за последние часы, отняли у него все силы. Но тут же на Вителлия нахлынула волна ненависти к человеку, которому он был обязан этими страданиями. Жрица Весты все еще ждала его ответа.
