Растения вокруг показались ему неведомыми, странными, замеченными только сейчас. Он стал придумывать им дурашливые названия:
– Разрыв-кусток, сизонь-бодяга, зацепень-репейник.
Засмеялся, пробку поддел концом ключа от квартиры. Чп-о-о-ок! Пробка скатилась вниз белой монеткой на удачу, звякнула тонко, пропала в траве.
Ничейная земля, нейтральная территория, за которой, возможно, другое государство и жизнь, отличная от той, что сразу за кустами.
Бутылка холодная – вспотела на солнце, легонько охнула, испустила плавный дымок.
Альберт не спешил. С удовольствием втянул носом сытный ячменный аромат, едва заметно заструившийся из горлышка. Вдохнул живительную эту, зримую лёгкость, глаза прикрыл от предвкушения.
Сомнение краткое в нём возникло – если лунянин, почему пиво в радость?
Думать шире и глубже сейчас не хотелось.
Его никто нигде не ждал. Во всяком случае, на Земле. Это был самый веский аргумент в пользу Луны.
К пятому десятку лет он оставался бобылём, попривык и что-то менять в привычном раскладе не хотел.
Отчего-то стало грустно. Он глянул на небо, и ему показалось, что облако вздохнуло деликатно, замерло, а потом быстро унеслось шустрой рыбкой, чтобы не пролиться дождём и не испортить ему настроения в такой день.
Сделал первый, долгий глоток, рыкнул громко, с удовольствием. Ощутил свободу, полноту и многообразие жизненных процессов в себе и вокруг. Приготовился не спеша, обстоятельно отдохнуть. Полез в боковой карман лёгкой безрукавки-хаки. Пошуршал в предвкушении пакетиком со снетками.
Глянул с вершины пирамиды. Сперва не понял и присмотрелся внимательней.
Перед ним был правильно очерченный круг. Метров десять в диаметре, ржавого цвета, без малейшего намёка на растительность. Будто стояла здесь прежде круглая ёмкость большого диаметра, с самой зимы, лишая света убогую растительность под днищем. Трава уж вокруг высокая выросла. Потом ёмкость убрали, и осталось на её месте безжизненное пятно.
Чей-то недогляд, бесхозяйственность. Явно – земного происхождения.
Неприглядная, унылая поляна. Птицы пролетали стороной, махали крыльями печально и беззвучно. Прочая живность в унылом круге не передвигалась, даже козявки ничего привычно не культивировали.
Мёртвая зона – одним словом. Со стороны казалось, над этим местом струится что-то невидимое, зыбкое и странное. Простое, но необычное, переворачивающее привычное в хрусталиках глаз.
Запах витал резкий – вроде бы знакомый, но не сразу понятный и объяснимый. Похоже, ветер сейчас дул в другую сторону. И это мешало сосредоточиться.
Он спустился с жёсткой горушки, зачем-то подобрал влажную от липких слюней палку, прокомпостированную крепкими собачьими клыками. Размахнулся, но кидать вдруг не стал. Подумал в последний момент, что может порушить какую-нибудь сущность или хрупкое нездешнее состояние, которому не придумали ещё название.
Откинул дубину в траву рядом.
Сделал шаг через край рыжей зоны, топнул ногой. Его плавно развернуло и приподняло. Судорожно дёрнулся назад, к краю. Встал, утвердился, постоял, удивляясь.
«Та-а-к! Что это может значить? В круге нет… притяжения, что ли? Аномальная зона, в которой вес не имеет значения? Ведь в разных точках Земли сила притяжения разная! Местами – слабо пробивается, а где-то её, может, и нет вовсе! А что, если нет и ускорения свободного падения! Именно на этой полянке!»
Он допил пиво, выдохнул, постоял у края и решительно прыгнул в круг.
Из кустов вынырнула проворная старуха в живописном тряпье. Искоса понаблюдала за ним, потом ловко вылила в горло остатки пива. Отёрла морщинистой ладонькой пенную накипь со впалого рта. Спрятала пустую бутылку в замызганную, серую суму. Стремительно и без единого звука. Осмотрела цепким взглядом побирушки прилегающую территорию. Так же бесшумно – исчезла, слабым дуновением на излёте, не побеспокоив листву на кончиках веток.
Альберт её не видел. Занят был своими мыслями.
Прыгнул он недалеко – метра на два-три. Но не упал, а распластался над бурой поверхностью! Его подхватила неведомая сила, приподняла. Он задохнулся, стал кружить и плавно опускаться, как в замедленной киносъёмке. Коснулся колкой, пожухлой поверхности руками, оттолкнулся. И полетел вверх тормашками, будто прыгун с шестом стремился ногами к заветной перекладине.
Задышал полной грудью в странной тишине. Лишь лёгкий звон в ушах. То ли от полёта, то ли от перепада высоты. Может, кровь прилила от ног к голове изменила циркуляцию.
Был ещё едва уловимый треск. Фоном. Он глянул на часы. Стрелки бешено откручивали время назад. Одежда на нём свободно облепила туловище. Альберт стал уменьшаться в размерах и стал лёгким, маленьким, как когда-то в восьмом классе, когда был впервые потрясён при виде глобуса Луны.
Пока не вырос и не утвердился таким, как есть.
Сначала он испугался, потом расхохотался. До слёз.
Ощущения полёта, невесомости – необычные, захватывающие. Он судорожно кувыркался, раскинул руки. Сначала это было похоже на барахтанье в воде, но воздушная среда была не такой плотной, и он быстро понял, как надо управлять телом с помощью рук и ног. Легко воспарил метров на двадцать. Увидел над деревьями неопрятные крыши высоток, лоджии, захламлённые бесполезностью, охватил взором весь микрорайон.
Людишки-букашки, редкие прохожие куда-то семенят, ножонками перебирают, машины клаксонят. Жёлтые купола собора в центре в глаза лезут нахально, слепят тонкими лучиками.
С другой стороны, через дорогу – колосятся поля поспевающего овса, золотятся висюльками зёрен, а ещё дальше – блестящие нити рельсов железной дороги разматываются в направлении Москвы.
Захватывало дух, страх прошёл. Альберт освоился окончательно. Появилась уверенность, будто занимался этим давно, с детства. Сделал несколько гребков руками, ощущая непривычную лёгкость и радуясь этой новизне. Спустился пониже и спрыгнул на край круга – приземлился. Притопнул ногой, убедился – всё в порядке.
Лишь была в ногах лёгкая слабинка, неустойчивость.
Часы затихли, усмирили стремительный бег, успокоились.
Альберт вновь вернулся в прежние габариты.
Он жадно вдыхал запахи зелёной травы, колосьев с полей. Всё сейчас казалось необыкновенно красивым, наполненным многозначительным смыслом, радостью возвращения из манящей небесной дали в кособокое, но такое знакомое.
«Может быть, я – землянин?» – засомневался он.
Счастливо засмеялся. Звуки вновь обрушились на него, словно кто-то невидимый плавно прибавил громкость: птицы шумно гомонили в ветвях на своём наречии, гул городского движения долетал отдалённо и не хищно, кричали звонко пацаны на Додон-озере, требовательно и надоедливо лаяла за деревьями собака.
Постоял немного, привыкая, решил, что надо будет повторить опыт. Его не покидало ощущение высоты и волнения полёта. Он и сейчас казался себе невесомым. Не ощущал ногами земли, как это бывало прежде, и забыл, что в нём восемьдесят шесть килограммов, метр семьдесят шесть роста и что он – бригадир наладчиков на современном предприятии.
