Так и тянулись эти дни, полные счастья и любви. И хотя всем на свете известно, что на смену солнцу приходят тучи, на этот раз действительно ничто не предвещало беды…
11
Честно говоря, виной всему была мама. Самое же неприятное заключалось в том, что на этот раз мама была абсолютно права.
Во время очередного звонка домой Грейс совершенно забылась. Она с восторгом, взахлеб рассказывала матери, как они с Дэвидом проводят дни, как мила Кларисса, какие подарки привез Дэвид из Аргентины, и как красиво будет в Мэнор-Стил весной, когда Дэвид поведет ее смотреть поляну подснежников…
Грейс замолчала, словно налетела с разбега на глухую стену. Кэтрин Колмен, ее мать, молчала в трубке, и это молчание можно было потрогать, попробовать на зуб, повесить на шею вместо камня и утопиться. А потом мать заговорила, странно волнуясь и подбирая слова, что ей было совершенно несвойственно.
— Грейси, девочка моя… Разумеется, во многом виновата я сама. Я ограничивала твою свободу, не давая взамен информации. Но ведь и ты уже не ребенок, дорогая, ты должна соображать сама…
— Мама, я не понимаю, о чем ты?
— Ну как же, Грейс! Ведь это же… это… ужасно! Это унизительно! Это не принесет ничего, кроме боли и страданий. Неужели ты этого не видишь?
— Мама…
— Ты приехала в дом своего босса. Допускаю, что все начиналось, как обычная работа. Вполне возможно и то, что ты могла влюбиться. Но Грейс, девочка моя, неужели ты сама не видишь, как двусмысленно теперь твое положение? Я уж не говорю о том, что твой Стил тоже хорош! Воспользоваться твоей неопытностью…
— Мама, Дэвид вовсе не такой…
— Был бы не такой — не допустил бы этой ситуации. Да ему просто наплевать на тебя — маленькую дурочку, какую-то секретаршу. Он позабавился с тобой, потом ты ему наскучишь, с работы тебе придется уволиться…
— Почему?
— Дочка, корпоративную этику никто не отменял! Или Дэвид Стил сделал тебе предложение стать его женой?
Она во многом была не права, мама. Она понятия не имела, что за человек Дэвид Стил. Однако кое на что она дочери глаза открыла. И Грейс ужаснулась увиденному.
Ослепленная своей любовью, она совсем забыла о том, что за пределами патриархального Мэнор-Стил продолжается жизнь больших городов, где-то там остались «Стиллберд Ком-пани», сослуживцы, их с Кларой квартирка на двоих — кстати, сейчас Клара оплачивает ее одна, а Грейс о ней даже не вспомнила! — одним словом, та самая самостоятельная жизнь, к которой Грейс так воинственно стремилась и которую так безоглядно бросила под ноги собственной страсти.
Кто она в этом доме? Секретарь, не написавшая ни строчки, не сделавшая ни одного звонка? Любовница хозяина? Пока еще желанная, но в любом случае — временная гостья?
Грейс почувствовала, как задрожали губы, как заволокло окружающий мир дымкой слез. Она поднялась с кресла и медленно пошла наверх, к себе. По дороге она бездумно прикасалась ко всему, что последние несколько недель окружало ее, к чему она привыкла, хотя и не уставала восхищаться.
Вытертые до блеска темные дубовые перила. Тонкий ковер на стене. Огромная китайская ваза на постаменте. Темно-пурпурный атлас на стенах. Сияющие бронзовые ручки дверей — головы грифонов и львов.
Это великолепие не кричало о себе, не выглядело собранием музейных экспонатов — оно жило нормальной своей жизнью, привычной и куда более долгой, чем жизнь людей, населяющих этот дом. И как Грейс могла подумать, что она здесь своя? Бабочка-однодневка, глупая девчонка, вообразившая, что в жизни так легко заполучить принца. Скоро настанет тот момент, когда в серых глазах Дэвида Стила застынет вежливое равнодушие, а не то и тщательно скрываемое раздражение, и тогда настанет конец пребыванию Грейс Колмен в удивительном мире, где теплое сияние излучают старые стены, где каждый член семьи чувствует себя частью истории своей страны, где нет места для чужаков…
Нет, нет, это слишком страшно, это невыносимо — даже думать о таком, и потому надо заканчивать эту историю, так удивительно походившую до сегодняшнего дня на сказку. Надо уехать прежде, чем этот дом прорастет в нее своими корнями, опутает теплой сетью, подчинит своей воле — потому что после этого останется только головой в омут.
Надо набраться смелости, мужества, гордости, надо стать разумной и воспитанной, надо сделать все так, чтобы хоть на некоторое время у окружающих сохранились о ней приятные воспоминания.
Она уедет сегодня же. Нет, завтра. Не сбежит, как девчонка, — попрощается с достоинством и искренней благодарностью за дни счастья. Особенно — с Дэвидом. С человеком, который открыл для нее бесконечный и прекрасный мир чувственной любви.
И жизнь постепенно наладится, войдет в свою колею, возможно даже — чем черт не шутит? — она вновь почувствует интерес к судьбе безударных фонем в финно-угорских языках, ведь лежит же где-то до сих пор ее недописанная работа на эту тему?..
Боль, пронзившая сердце, была настолько сильной, что она задохнулась и прислонилась к стене. На одно мгновение представился Грейс мир, в котором нет Дэвида Стила, — и показалось, что жизнь закончилась.
Она любила его, любила всей душой, еще не вполне понимая это, зная пока только одно: без этого мужчины ей никак невозможно смеяться, дышать, жить.
И все же она это сделает. Сделает — пока не поздно.
Вечером в библиотеке Грейс была непривычно молчалива, задумчива — и обворожительно красива. Дэвид не мог отвести от нее глаз.
Темно-синее платье облегало точеную фигурку, словно перчатка руку, и придавало еще более яркий блеск сапфировым глазам. Черные локоны буйной волной разливались по плечам, падали на грудь, и огонь в камине подсвечивал их, создавая вокруг прелестной головки золотой ореол. Дэвид молчал, не в силах справиться с душившим его счастьем. Впервые за много лет — да что там, за всю жизнь! — он был безоговорочно счастлив, горд, уверен в себе, и все это потому, что черноволосая колдунья Грейси вошла в его жизнь…
Он очнулся и мягко улыбнулся девушке, с тайным вожделением провел кончиками пальцев по ее обнаженному плечу, предвкушая, как через несколько мгновений опять почувствует вкус ее губ и жар тела. Однако что-то шло не так.
Она осталась безучастна и немного отстранена, словно думала о чем-то своем, далеком и ему недоступном. Дэвид решил растормошить ее.
— Моя прекрасная и неприступная леди, позволено ли мне будет спросить, чем я прогневал мою королеву?
— Что ты, вовсе нет.
— Как же нет, когда да! Ты явно чем-то озабочена и печальна сверх меры.
— Я задумалась. Прости.
— Вот как? Надеюсь, мысли твои шли в правильном направлении?
— Думаю… да.
— Значит, обо мне.
Она чуть улыбнулась, но губы ее побелели.
