А потом Дэвид поднялся на ноги, подал ей руку и подвел к стеклянной витрине, в которой мирно покоилась древняя Библия. Показал Грейс комбинацию цифр на пульте, бережно вынул книгу из ее уютного покоя, вернулся на пол перед камином, раскрыл в нужном месте и тихо прочитал специально для Грейс лучшие строки о любви, когда-либо написанные человеком…
…Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а Любви не имею, то я — медь звенящая…
…Если имею дар пророчества и знаю все тайны, могу и горы переставлять, а Любви не имею — то я ничто…
…Любовь долготерпит, милосердствует, Любовь не завидует, Любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине…
…Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит…
…Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится…
И пребывают сии три: Вера, Надежда, Любовь, но Любовь из них больше…
Глубокой ночью они прокрались наверх, веселые и смущенные, словно подростки, и у самой двери в ее комнату целовались онемевшими и без того губами, потом расходились по комнатам — и выскакивали в коридор снова.
Только под утро счастливая, возбужденная, измученная Грейс уснула каменным сном, обняв подушку так, словно это был Дэвид Стил.
И точно таким же счастливым и безмятежным сном уснул в своей комнате Дэвид Стил, свято уверовавший в эту ночь, что его счастливая звезда наконец-то взошла над старинным домом Мэнор-Стил, и теперь всех их ждет только бесконечное счастье.
И потянулись дни, похожие один на другой, потому что дни эти были днями счастья. Дэвид и Грейс не скрывали своих чувств, и потому утром он открыто, при всех, целовал ее в смеющиеся губы и уезжал в Лондон с единственным желанием: поскорее вернуться домой.
Каждый вечер теперь походил на праздник, и веселый смех не смолкал под сводами гостиной. Даже Стенли Рочестер изменил своему всегдашнему облику печальной водонапорной башни, много и к месту шутил, а то и приглашал Клариссу на танец-другой.
Кларисса, кстати, восприняла счастье Грейс, как свое собственное, не говоря уж об искренней радости за любимого племянника. Дитя в душе, Кларисса Стил и радовалась, как дитя: без зависти, без ехидства, без рассуждений на тему: а что дальше.
Что же касается ее собственного романтического увлечения, то и здесь все обстояло отлично. Дэвид ни о чем не догадывался, Стенли никаких подозрений не испытывал, и потому две заговорщицы продолжали навещать мистера Олсейнтса в его деревенском уединении.
Кстати, Марко искренне поразил Грейс своей проницательностью. Буквально на второй день после знаменательных для Грейс событий он задумчиво протянул, с удовольствием любуясь горящими щечками и сверкающими синими глазами девушки:
— Воистину, прекрасен бутон, но только распустившаяся роза являет миру истинную красоту… Вы расцвели, моя донна. Думаю, теперь наш диспут о том, что есть любовь, мог бы стать более предметным.
— Ах, нет, нет, Марко! Теперь в подобном диспуте нет никакой нужды.
— Прекрасна и мудра. Чудесное сочетание. Я же, по всегдашней своей привычке, надеюсь вновь извлечь корысть, теперь из вашего чувства.
— Марко, вы страшный человек. Чем же я могу привлечь такого ненасытного корыстолюбца?
Во время этого шутливого словесного поединка Марко и Грейс танцевали танго под звуки довоенного патефона, а Кларисса с удовольствием смотрела на них, хлопая в ладоши и склоняя кудрявую головку из стороны в сторону, как делают обычно маленькие дети, когда им что-то нравится.
Перед тем, как ответить на вопрос своей партнерши, Марко вдруг на мгновение прижал Грейс к себе с силой, удивившей и немного испугавшей девушку. Впрочем, итальянец моментально отпустил ее, довольно ловко сделав вид, что это было всего лишь танцевальное па. Однако нечто в его голосе заставило Грейс насторожиться.
— Никогда не задавайте таких вопросов мужчине, в жилах которого течет горячая латинская кровь, донна! Можете нарваться на прямой и откровенный ответ. Вас извиняет только то, что вы явно не представляете сами, до чего вы обворожительны и соблазнительны. Ну и, разумеется, здесь вам ничего не грозит. Я — итальянец, но я ваш друг.
— Не сомневаюсь в этом.
— Да, а что до корысти… Полагаю, что не проявлю особенной бестактности, ежели предположу, что роман у вас вспыхнул с Дэвидом Стилом?
— Марко!
— Клариссита, я не привык к светским условностям, ты же знаешь. Так вот, поскольку такая чаровница, как вы, просто не может не вызвать у своего предмета ответных чувств… Проще говоря, я уверен, что и молодой Стил от вас без ума.
— Бессовестный, бестактный, нахальный… но вы правы. Наверное. Во всяком случае, мне хочется в это верить. Я так счастлива, Марко…
— Ну так вот, а раз ледяное сердце мистера Стила растаяло, то и мы с Клари можем надеяться на потепление климата между мной и ее племянником. Познав страсть сам, он должен быть благосклоннее и к чужим чувствам, как вы полагаете?
Грейс уселась за стол и тревожно взглянула по очереди на Клариссу и Марко.
— Вы не хотите ли сказать, что собираетесь раскрыть свое инкогнито?
— Вас это пугает?
— Еще как! По правде сказать, я очень боюсь расстроить Дэвида.
— Да ведь он влюблен!
— Возможно, хотя я и не знаю наверняка. Но то, что мы устроили заговор за его спиной…
— Ну и потерпим еще немного, верно, Кларисса?
— Верно. Мы будем, словно хитрые индейцы. А когда Дэйви расслабится — хлоп! И выскочим из засады.
— Моя кровожадная скво! Неужели ты хочешь снять скальп с собственного племянника?
Кларисса рассмеялась, Грейс ей вторила, однако настроение было слегка испорчено.
Ложь мучила ее, как мучает недолеченный зуб. Она жила в самом укромном уголке правдивого сердечка Грейс, то и дело причиняя ей невыносимые страдания. И это — не преувеличение!
По натуре Грейс вообще была очень правдива, на серьезный обман она никогда в жизни не шла. А уж то обстоятельство, что в данном случае врать ей приходилось человеку, которого она страстно и безоговорочно полюбила, своему самому настоящему Прекрасному Принцу… Это было невыносимо.
По дороге домой она была задумчива и молчалива, В душе девушка решила, что сегодня наконец она признается во всем Дэвиду. Кларисса, по всей видимости, почуяла недоброе и принялась настойчиво выпытывать у Грейс, что это та задумала. Услышав твердый ответ, маленькая авантюристка пришла в ужас. Она умоляла Грейс молчать, умоляла дать ей время, и в конце концов Грейс уступила. Когда же вечером Дэвид вновь увлек ее в библиотеку, она и думать забыла о своих переживаниях.
