— Сьюзен говорила, мистер Гувер наконец-то разрешил тебе гоняться за гангстерами.
Какой-то мужчина споткнулся о чемодан Хелен и злобно воззрился на них. Литтел сказал:
— Пошли, накормлю тебя ужином.
Они съели по бифштексу в «Стокъярд-инн». Хелен болтала без умолку и слегка опьянела от красного вина.
Из долговязой она сделалась высокой и стройной; в ее лице чувствовались сила и решительность. И бросила курить — сказала, что эта привычка — признак ложной искушенности.
Раньше она стягивала волосы в узел, чтобы выставить свои шрамы напоказ. Теперь же она их распустила — отчего шрамы не так бросались в глаза.
Официант катил мимо них тележку с десертом. Хелен заказала пирог с орехами пекан, Литтел — бренди.
— Уорд, почему все время говорю я?
— Я хотел резюмировать.
— Резюмировать что?
— Тебя в двадцать один год.
— Начинаю чувствовать себя зрелой, — простонала Хелен.
Литтел улыбнулся.
— Я собирался сказать, что ты стала уравновешенной — и не потому, что стала спокойней и сдержанней. Раньше, когда ты хотела сказать что-то важное, ты спотыкалась о слова. Теперь же ты думаешь, прежде чем что-то сказать.
— Теперь другие спотыкаются о мои чемоданы, когда я волнуюсь при встрече с мужчиной.
— Ты хочешь сказать — со старым другом, который помнит тебя еще маленькой?
Хелен тронула его руки:
— С мужчиной. У меня был в Тулейне один преподаватель, и он говорил, что, когда речь идет о студентах и профессорах или о старых друзьях, возраст не имеет значения — подумаешь, плюс-минус четверть века.
— Ты хочешь сказать, что он был на двадцать пять лет старше тебя?
Хелен рассмеялась.
— На двадцать шесть. Он всегда пытался приуменьшить нашу разницу в возрасте, чтобы не так шокировать народ.
— Неужели ты имеешь в виду, что у вас была связь?
— Ну да. И еще — что это была не просто жалкая похоть, которая имела место быть с сокурсниками, — они вечно думали, что раз у меня шрамы, то уломать меня будет совсем просто.
Литтел не удержался:
— Господи Иисусе.
Хелен махнула вилкой в его сторону:
— А вот теперь ты действительно расстроился; потому что где-то в глубине души ты все еще семинарист и произносишь имя Спасителя нашего всуе только тогда, когда и вправду нервничаешь.
Литтел глотнул бренди:
— Я собирался сказать: Господи Иисусе, неужто мы с Кемпером отбили у тебя охоту встречаться со сверстниками? Неужели ты всю свою молодость так и будешь гоняться за мужчинами средних лет?
— Слышал бы ты, как мы разговариваем между собой — Сьюзен, Клер и я.
— Хочешь сказать, моя дочь и ее лучшие подруги ругаются, как портовые грузчики?
— Нет, но мы уже не один год обсуждаем мужчин — мужчин вообще и вас с Кемпером в частности, — на случай, если у тебя хоть иногда горели уши.
— Ну, Кемпера я еще понимаю — он красивый и опасный.
— Ну да, и еще он — герой. Но жуткий бабник, и даже Клер это знает.
Хелен сжала его руки. Он почувствовал, как забилось его сердце. И тут ему пришла в голову безумная мысль… Господи Иисусе… твою мать!
Литтел снял очки.
— Не думаю, что Кемпер — такой уж герой. Я всегда считал, что герои — они по-настоящему добрые и щедрые.
— Звучит как эпиграмма.
— Эпиграмма и есть. Ее сочинил сенатор Джон Ф. Кеннеди.
— Значит, ты тоже в него влюбился? Говорят, он жуткий либерал.
— В кого я «влюбился», так это в его брата Роберта — вот кто настоящий герой.
Хелен ущипнула себя:
— В жизни не думала, что буду вести столь странные разговоры с другом семьи, который знал меня с тех пор, как погиб отец.
Эта мысль — Господи Иисусе.
— Я стану героем — для тебя.
Хелен сказала:
— Мы не можем позволить себе быть столь патетичными.
Он отвез ее в отель и поднял наверх ее чемоданы. На прощание Хелен поцеловала его в губы. Его очки зацепились за ее волосы и упали на пол.
Литтел приехал обратно в аэропорт Мидуэй и купил билет на рейс до Лос-Анджелеса и обратно; рейс отбывал в два часа ночи. Стюардесса обалдело воззрилась на его билет — обратный рейс отбывал через час после посадки.
Последняя порция бренди помогла уснуть. Он проснулся в жутком похмелье как раз тогда, когда самолет коснулся земли.
У него оставалось четырнадцать минут. Рейс 33 из Майами прибывал вовремя, к девятому выходу.
Литтел показал охраннику свой жетон и получил разрешение на проход на бетонированную площадку. Головная боль с похмелья начала усиливаться. Сновавшие вокруг грузчики с недоверием смотрели на него. Он и вправду походил на немолодого бродягу, который спал в одежде.
Самолет приземлился. Наземная команда подкатила трап.
Бондюран спускался из передней двери. Киллеры Джимми Хоффы летали первым классом.
Литтел подошел к нему. Сердце его бешено колотилось; ноги точно онемели. Голос его задрожал и сорвался на фальцет:
— Когда-нибудь я заставлю тебя заплатить. За Кирпаски и все остальное.
10.
(Лос-Анджелес, 14 декабря 1958 года)
Фредди оставил записку — подоткнув ее под «дворники» автомобиля.
«Пошел пообедать. Подожди меня».
Пит забрался в заднюю часть фургона. Фредди сымпровизировал систему охлаждения воздуха: вентилятор, лопасти которого были направлены на большую чашку с кубиками льда.
Крутилась пленка. Мигали лампочки. Скакала игла самописца. И вообще фургон походил на кабину космического корабля из плохого фильма.
Пит открыл боковое окошко — впустить немного воздуху. Мимо прошел какой-то тип, похожий на федерала — наверное, агент, что следил за постом прослушивания.
В помещение ворвался ветерок — горячий, точно в пустыне Санта-Ана.
Пит сунул в штанину кубик льда и засмеялся фальцетом. Голос у него стал точь-в-точь как у спецагента Уорда Дж. Литтела.
Литтел прокрякал свое «предупреждение». От Литтела несло перегаром и потом. А доказательств у Литтела было — хрен собачий.
Он мог бы сказать ему:
Я убил Антона Гретцлера, но с Кирпаски расправился сам Хоффа. Я набил его рот пулями и склеил его губы.
Мы сожгли Роланда вместе с машиной на ближайшей свалке. Патроны у него во рту взорвали ему череп — так что идентификацию по зубам провести невозможно.
