— До Луанды? — переспросил Сергей. — Так зачем тебе какой-то там Катлер? Летим с нами, у нас чартер в Анголу. Вылет сегодня в пять вечера. Ночью будем на месте. Паспорт, надеюсь, в порядке?
— Тем более, до Луанды «так» ты билет не возьмешь — регулярных рейсов туда нет, — добавил Саша. — Только чартеры, а летают такие как мы.
— В среднем раз в месяц, — закончил Иван. — Ну так как? Летишь с нами?
— Спасибо, ребята, — от души сказал я. — Если не найду Катлера, обязательно.
— Ну, блин, до чего ж упрямый народ эти москали, — засмеялся Сергей. — Ладно, ищи. Если найдешь, я съем свою панаму!
На голове командира красовался настоящий пробковый шлем поистине «колонизаторского» вида. Я даже сглотнул, представив себе его вкус.
Мы попрощались, договорившись, что в любом случае встретимся здесь в условленный час. Меня проинструктировали, как себя вести на улицах: по сторонам не глазеть, в маленькие лавочки не заходить, денег никому не давать, на вопросы не отвечать, а если будут сильно приставать, говорить «фак ю» и быстро убегать в сторону ближайшего полицейского.
Потом симпатичные «хохлы» скрылись в здании, а я набрал телефон Катлера еще раз. Ответом мне было «мобайл намбер из нот вэлид», что соответствует нашему «номер заблокирован».
Глава восьмаяНа дорожный указатель эта штука не походила. Она была черно-серая, плоская и одновременно чуть кривая с закругленными краями. Лопасть от самолета. Воткнутая в грунт почти на половину своей длины.
Я выбрался из машины и подошел к лопасти. Судя по ее ширине и размерам разрушенного узла крепления, она подозрительно походила на лопасти от нашего Ан-26… Также как, впрочем, и от «двадцать четвертого» или «тридцать второго».
Интересно…
— Жаконя, — позвал я. — Что это значит? Ты знаешь? У-уу! Др-рр-жжуу-уу!
Как мог, я изобразил звук летящего винтового самолета. Черт возьми, умное животное поняло что к чему! Жаконя растопырил верхние конечности широко в стороны и, урча словно мотор, стал кружить по капоту. Потом вскрикнул «Брр! Брр! Юрр!» и свалился с капота на землю.
Вот еще новость! Неужели обезьяна летела на самолете, который где-то здесь потерпел катастрофу? Или, может быть, Жаконя просто видел летательный аппарат, сравнительно недавно упавший где-то поблизости?
— Ты видел самолет? Где он? Нам надо идти?
Я повторил эти слова по-английски и, как мог, по-французски. Обезьяна подумала, покрутила головой и довольно уверенно показала рукой направо, в сторону севера.
— Ага, — сказал я. — Пойдем?
И сделал несколько шагов с дороги — просеку я уже стал называть дорогой. Чувствовал я себя на удивление неплохо — то ли болячка отступила, то ли просто ремиссия.
Жаконя выпятил губы и отрицательно затряс головой.
— Поедем? — обрадовался я и залез в машину. Про пеший поход мне все равно было жутко сейчас думать.
Шимпанзе захрюкал, явно выражая удовлетворение моей сообразительностью. Он отошел немного назад и углубился в лес, пройдя по низкорослому кустарнику между редко стоящими причудливыми деревьями.
Я направил машину за ним, немного удивляясь. И увидел, что Жаконя стоит посреди удивительно ровной и совсем не по-африкански уютной поляны. Я остановился.
— И что дальше?
Что дальше? Жаконя заставил меня подъехать к самому центру поляны, потом залез в кокпит, улегся клубком на сиденье и подложил ладони под морду. Черт возьми, он считает, что надо спать?
Но если мои часы не врут, уже около девяти вечера, и скоро короткие сумерки превратятся в непроглядную тьму. А по темноте идти нет никакого смысла. Нет никакого смысла и ехать.
Но оставаться на ночлег в открытом кокпите военного джипа тоже не резон. Как быть?
Вы будете сильно смеяться, но Жаконя опять подсказал выход из положения. Он подошел к багажнику, заставил меня его открыть, и показал, что самым лучшим выходом будет вытащить весь «хлам» наружу, а мне свернуться внутри и прикрыть крышку. Н-да. Интересно, скоро бы я сам додумался до такого?
Темнота быстро сгущалась. Из леса доносились страшные вопли, не знаю уж, чьи, да и знать не хочу. Я внял совету Жакони и извлек практически весь арсенал наружу. Если ночью набегут более дикие обезьяны, чем Жаконя, я смогу чего-то недосчитаться, но вряд ли кому из них захочется (точнее, заможется) скакать по веткам с тяжелым пулеметом.
Стелить в багажнике было нечего, кроме чисто формального чехла с заднего сиденья — хоть и драного, но толстого, фланелевого. Какой ни есть, а комфорт! С собой я взял заряженный автомат, причем даже снял его с предохранителя: если какой хам, неважно, о скольки ногах, попытается грубо меня разбудить, я сперва дам очередь, а уж только потом буду извиняться. Наконец я зафиксировал замок багажника, чтобы он, чего доброго не защелкнулся наглухо, пока я внутри и, наконец, улегся, подтянув колени к груди. Надо опять отдать должное Жаконе — на этот раз он даже и не подумал проситься ко мне на ночлег внутрь. Но, может, он хорошо представлял, каково это — спать в багажнике? Я слышал, как обезьяна вздохнула, затем соскочила с машины и с тихим шорохом исчезла где-то в лесу.
Меня немного знобило, пусть не так сильно, как вчера, но все равно прилично. Болело горло. Безумно хотелось есть и одновременно тошнило при мысли о пище — уже стабильное мое состояние. Внутри багажника воняло соляркой и древней тухлятиной, а в спину упирался какой-то несуразный выступ. Поблизости неведомая тварь продолжала реветь дурным голосом. Ну что же, ничего особенного — просто очередная ночевка на Черном континенте. Добро пожаловать в Африку.
* * *
Если воздушные ворота в Каире — это чистого разлива западная цивилизация, пусть и с мусульманским лицом, в Банги — бесшабашная и веселая деревня, а в Лагосе — многоуровневая мышеловка, отягощенная коррупцией, то аэропорт Луанды казался спокойным, подозрительно тихим и как-то недобро затаившимся, словно бунтарь, получивший очень суровое внушение. Здесь значительно реже взлетали и садились самолеты, служащие не вымогали взяток, и даже полицейские говорили чуть ли не шепотом. Казалось, все друг друга побаиваются. Что, впрочем, не так уж удивительно, принимая во внимание историю этой страны, вероятно, одной из самых несчастных на континенте. К тому же из весьма скупых (не то что при социализме!) сводок новостей, доходивших из глубины Африки, было ясно: Ангола в очередной раз встала на грань гражданской войны. Если я правильно понял сведения, прослушанные мной незадолго до вылета из России, то яблоком раздора могла стать та самая Контвигия. А это означало известное потрясение для многих местных жителей и головную боль для ряда правителей.
Что это значило для меня, я пока мог только догадываться. Разговор между Дэйвом и Толей о наемниках и вероятном захвате Рузданы не шел у меня из головы, но поскольку в мою задачу, по всей видимости, революция никак не входила, я не хотел думать о чужих проблемах. Надо было решать мои собственные.
